Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Сначала старейшина рода и слышать ничего не желал. Как? Среди ночи отпустить куда-то в горы, в действующую часть, квартировавшую у них учительницу? Сиоша Габулдани хорошо знали в деревне, на него можно было положиться, и старейшина готов был отпустить с ним подростков-внуков, только не гостью.

Однако Сиош не собирался возвращаться в часть с пустыми руками. Он настаивал на том, чтобы спросили ее саму, учительницу немецкого языка.

Старик возмутился. Подбородок у него задрожал от негодования.

— А если она согласится?.. — строго спросил он.

Сиош промолчал, но не двинулся с места.

Наступило тягостное, неловкое молчание. Но тут послышались легкие торопливые шаги, скрипнула дверь. Гуца — молодая учительница — вышла из своей комнаты.

— Хоча небос! — По-свански поздоровалась она.

Солдат обернулся к ней, и на мгновение взгляд его замер.

Вошедшая женщина поспешно прошла мимо Сиоша и остановилась возле старика. Ее появление пришлось не по душе старейшине. Морщины на его лице обозначились глубже. Он взглянул на постоялицу и громко, чтобы слышал солдат, повторил:

— Нет, этого нельзя делать.

Габулдани выпрямился и, щелкнув каблуками, смешивая почитание старейшины с уставным чинопочитанием, но не откозырял и не проронил ни слова.

— Дедушка Беслан, отпустите со мной Таджи, и я поеду, — сказала учительница.

Старик выслушал Гуцу с каменным лицом, словно дело касалось вовсе не ее. Он возражал против поездки не потому, что не надеялся на согласие своей постоялицы. Он брал под сомнения свои полномочия — полномочия старейшины.

— Завтра я сам привезу ее назад, — вставил Сиош.

Когда Гуца услышала голос солдата в своей комнате, в нем не было этой просительной интонации.

Но старейшина не обратил на нее внимания.

Гуца еще раз сказала старику, что если Таджи отправят с ней, она поедет.

Старейшина, словно не слыша ее, посмотрел в лицо солдату:

— Ты знаешь — перед селом я в ответе.

— Я ручаюсь… — сказал солдат и, переведя взгляд на Гуцу, добавил: — Пока буду жив…

Беслан и бровью не повел, но Гуца почувствовала, что старейшина верит этому слову. Он молча набил трубку, прикурил, смерил взглядом Сиоша и кликнул Тутара.

На его голос вошел краснощекий крепыш лет шестнадцати, в серой войлочной шапке.

— Зови своего братца!

Тутар побежал за двоюродным братом Вахтангом.

Пока пришел Вахо, Беслан молча курил, и никто не проронил ни слова.

Вскоре шустрый парнишка с живыми, бойкими глазами и тонкой шеей встал перед стариком рядом с Тутаром.

— Седлайте коней!

Ребята без слов пошли к выходу.

— На кобылу поставьте мое седло, и повод сделайте подлинней.

Учительница торопливо последовала за выбежавшими ребятами и прикрыла за собой дверь.

Старейшина, не вынимая изо рта трубки, подошел к окну. За окном сгущалась ночь.

Перед отправлением Беслан отозвал обоих внуков и внушительно и строго поговорил с ними. Затем собственноручно проверил всю сбрую на лошадях, подсадил учительницу на безобидную кобылку. Вперед велел ехать Сиошу, за ним пустил Таджи и только за ней Гуцу. Свою проверенную флинту он перевесил через плечо Тутару, а Вахо велел потверже держать повод, так как его конь плохо объезжен.

При неожиданном выстреле только последняя, пятая лошадь испуганно осела на задние ноги, и вскрикнула женщина. Некоторое время доносился шум покатившегося в пропасть камня. Потом все смолкло.

В темноте едва чернели силуэты пяти всадников. Замыкающие цепочку Тутар и Вахо не знали, как быть, но сидеть верхом и ждать, когда притаившийся где-то враг целится в тебя, невозможно.

Двое в бурках перед ними и вовсе ничего не могли понять. Если бы сейчас вдруг пришлось прыгать с лошади, одна из них не сумела бы сделать даже этого.

Все смотрели на возглавляющего цепочку. Сиош нарочно избрал безопасный, хоть и дальний путь. До этого места все было спокойно. Когда пуля просвистела возле уха Сиоша, он бессознательно вскинул карабин, но не выстрелил: в кромешной тьме он не видел врага.

Сиош мог в мгновение ока соскочить с коня и прижаться к скале; не имея возможности прицелиться, он хотя бы не стоял на тропинке удобной мишенью. В первый раз бог миловал, и стрелявшие промахнулись, но Сиош стоял, не шелохнувшись, словно ждал второго выстрела, от которого его могло спасти только чудо.

Сидящих в засаде наверняка озадачило бездействие всадников, и потому они не сразу выстрелили во второй раз.