Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

— Как думаешь, Датико, какая будет нынче весна?

Отец поглядит в окно на глубокий, по колено снег и ответит:

— Покуда на этот счет ничего не скажешь, Капито!

— Вот, понимаешь ли, какое дело… — продолжает Капито, — хочу дом строить. Летом, сам знаешь, сорвалось у меня, молочный брат помер. Пришлось помочь его семье, тут опять же на свадьбу двоюродного брата позвали, а там, глядишь, на лекарство для малого моего поистратился… Трудный был у меня год…

— Разве у тебя мальчишка болен? — спрашивал отец.

— Лихорадка у него… Ну, а теперь вот думаю: как быть… Дом мне нужен… Не укажешь ли мастера какого получше?

— Ну, мастеров-то хватает. Есть мастера.

— Есть-то есть, но я хочу, чтоб получше. Перед этим был у меня тот, что Габриелу строил.

— Это хороший мастер, ничего не скажешь.

— Мастер-то хороший, да не сошлись мы с ним. Он говорит, что моего материала хватит только на одну комнату, а я ведь хочу дом в три комнаты, сам знаешь.

— Ну, а если и вправду не выйдет?..

— Не верится мне, что не выйдет. У меня уже и другой мастер был, сосед моего свояка, Нико. И с ним я не поладил. А теперь я хочу…

…В проеме двери промелькнул Тухия. Он махнул рукой, собака подпрыгнула, и я услышал, как захрустела кость у нее на зубах.

— Тухия! — тихо позвал я.

Собака бросилась к воротам, но, узнав меня, вернулась к кости.

Тухия шагнул через порог.

— Это ты, Гогита? — Он подошел к плетню и верхом сел на перелаз.

— Я.

— Что ж не заходишь! Заходи.

— Тороплюсь! Ты завтра свободен?

— Завтра, — неопределенно повторил он. — Завтра…

— Ну да, что ты делаешь завтра? — спросил я, задетый его нерешительным тоном.

— Отец…

— Разве твоего отца не забрали в армию?

— Завтра он уходит, — проговорил Тухия, откинув назад свою большую голову, и прислонился к высокому колу в плетне.

Я вспомнил, что не видел отца Тухии в тот день, когда уходил мой отец.

Я ничего не мог сказать ему.

— Завтра он уходит, — повторил Тухия. — Только что вернулся домой. Сегодня вызывали…

— А с кем это он толкует так громко?

Капито всегда так степенно и неторопливо рассказывал о том, какой он собирается построить дом.

— Мастера привел, договаривается о доме.

На этот раз можно было разобрать голос Капито:

— Не сейчас, потом, когда вернусь… Мне, понимаешь, надо заранее знать, у меня ведь свои расчеты…

— Мастер немного глуховат, — заметил Тухия.

Эту ночь я спал на арбе. Подложил под себя сено и сверху насыпал целый ворох. Сухие стебли кололи лицо, лезли в уши, нос, щекотали шею. Долго я ворочался, устраивался поудобнее и наконец лег на спину. Сквозь листву шелковицы было видно пасмурное ночное небо. Облака толпились на небе, луны не было видно; из-за облаков изредка выглядывала одинокая звезда, но тут же ее снова закрывало.

Стоило только залаять собаке или стукнуть быку копытом, мама открывала дверь, иногда выходила во двор и смотрела в темноту.

Неподалеку от меня на дереве закричал петух.

«Скоро рассвет», — подумал я.

Боясь, что утро застанет меня спящим в арбе, я старался не дремать. На небе кучились облака. За облаками прятались бесчисленные звезды. Необъятно огромным было небо. Конечно, я знал, что земля круглая, но этой ночью мне казалось, что она плоская, с горами и холмами, а небо опрокинулось над ней.

Наше село было в самой середине мира, и небо над моей арбой было самое высокое. Луны я сейчас не видел, но она представлялась мне не больше аробного колеса. Конечно, на самом деле она больше, да только кому и на что нужна такая огромная луна. Еще я подумал, что, если в самом деле на небе есть бог, — бабушка ведь все время твердит, что он есть, — почему же началась война и зачем явился на свет Клементий Цетерадзе. Если бы его не было, тогда кто-нибудь другой усыновил бы Буду, и я не стал бы колотить его ни за что.

Хоть и поздно, но я все же уснул. Мне снился Клементий Цетерадзе верхом на Гвинии. Он плыл на нем по мутному морю и орал во все горло песню.

Я проснулся.

Прислушался. Из хлева не доносилось ни звука. Я спрыгнул с арбы, посмотрел на быков. Гвиния спал, положив голову себе на плечо.

Я снова влез в сено, притих, прислушиваясь к утренним звукам; только бы не заснуть.

Свежий предрассветный холодок разбудил меня. Я соскочил с арбы, откинул задвижку, бесшумно вывел Гвинию, вернулся за другим быком. Но при выходе из хлева он зацепил за косяк, и дверца скрипнула. Я притаился. Никто не выглянул из дома. Наконец-то мама уснула, хоть перед самым рассветом.