Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

Потом он боролся за жизнь Карпенко. Неожиданно превратившись в мощный винтокрыл с человеческой головой, он подхватил стеновую панель, которая должна была расплющить чальщика.

— Врешь! Не умрешь! — кричал он сквозь грохот винтов. — Жить надо! Жизнь так коротка и так прекрасна!..

В этой непрестанной борьбе за спасение голубых людей он не заметил, каким образом и когда вдруг оказался один. Сидел он на земле весь измятый, истомленный, измочаленный борьбой, волосы распатланы, кости ломило, будто по ним прошлись дубьем. С виду он был все такой же голубой, но смотрелся очень усталым и обиженным.

— Жалко мне вас… Жалко… — бурчал Гавриил Мефодьевич и вздохнул: — Господи! Жизнь ведь так хороша! Чего вам не живется?!

Косенко заплакал. Громко сморкаясь то с одной, то с другой ноздри прямо на голубую землю сновидения.

— Не огорчайтесь! — вдруг услышал он живой человеческий голос.

Перед ним стоял здоровый молодой парень и улыбался.

— Жизнь действительно прекрасна!

— Я тебя не знаю, парень…

— А я из жизни. Мы с вами встретимся…

Проснулся Гавриил Мефодьевич весь в слезах. Слезы натекли на подушку. Грудь еще по инерции содрогалась прерывистыми взрыдываниями. Косенко сел на кровати, зажег бра. Было семь утра. Он глубоко и сладко вздохнул, почувствовав некоторое облегчение. Но сердце еще учащенно колотилось, неся в себе памятное удивление благородной борьбе во сне за спасение голубых людей…

Гавриил Мефодьевич настолько явственно ощущал на себе следы этого странного голубого сна, настолько ощущение себя в этом сне было материальным, что он суеверно подумал вдруг:

«Вещий сон!»

С тем он собрался и в то же утро выехал на стройку к Кенаху.

На Южной стройке стояла давняя и сухая жара. Пыль от снующих самосвалов не оседала и тоже раскалилась от жары. Гавриил Мефодьевич, приехавший инкогнито, решил, никого не оповещая, пройтись пехом от поселка до стройки, чтобы внезапно появиться на объекте. Он весь покрылся белесоватым налетом, серой изморосью выступившим на волосах, ресницах и бровях, и ощущал сухость, хруст и меловой вкус во рту.

Еще издали было видно, что стройка жила, что называется, бурной жизнью. Подходя к главному корпусу, он с удовлетворением отметил необычайную оживленность — насыщенность механизмами, перезвоны и непрерывные передвижки кранов, множество серых фигурок людей на разных высотных отметках.

На верхней части фронтона главного корпуса белым по красному требовательный лозунг:

«Даешь пятилетку в четыре года!»

А ниже огромное прямоугольное светлое полотнище на раме, и на нем посредине красным нарисована рука с указующим перстом, утолщающимся к переднему плану, и надпись, от прочтения которой у Гавриила Мефодьевича стало теплей на сердце.

«Товарищ рабочий! Твоя жизнь — национальное достояние и богатство социалистического государства! Береги себя! Не нарушай правил техники безопасности!»

Читал Гавриил Мефодьевич и не верил глазам своим. Сдернул корявым толстым пальцем внезапную скупую слезу, размазав грязь по щеке.

«Ну Кенах! Ну Кенах! Ну Ген Геныч — голова!» — думал Косенко, любуясь плакатом и сообразив, что такое эмоциональное, впечатляющее и мобилизующее на сохранение собственной рабочей, жизни диво надо распространить на все стройки Главка.

И так он полдня один бродил по объектам, придирчиво осматривая каждое рабочее место, но неизменно везде и всюду видел предупреждающие плакаты, ограждения, надежные перила, указательные знаки, в особо опасных местах наблюдающих и страхующих, никто не прошел при нем по ригелю или консоли без предохранительного, пояса, и при всем при том работали все быстро, споро, с какою-то, это было ясно видно, радостною охотой.

Сознание полноты жизни, незряшности всех многолетних усилий в борьбе за жизнь рабочего человека и какой-то тихой, спокойной радости переполнило его сердце.

«Ведь может же! Может же быть как надо!..» — шептал Гавриил Мефодьевич, уже расслабившись, ибо был удовлетворен до предела возможности. Он то и дело отирал пот с лица и шеи платком, который вконец стал черным от пыли, смешанной с потом, и, наконец, исполненный высоких чувств, вошел в первую попавшуюся прорабку и позвонил начальнику стройки.

Кенах поначалу недоуменно молчал, сраженный неожиданностью появления «верховного» начальства, потом хотел было что-то вставить, но Гавриил Мефодьевич уже взахлеб приветствовал его:

— Наповал!.. Наповал ты меня, Генрих Генрихович! Уложил на месте!.. Голова ты, голова! Золотая твоя головушка!.. Теперь-то я вижу, что порядок у тебя справный и заботу ты о людях проявляешь удивительную… Я пролез по стройке, и вопросов к тебе нету… Я, знаешь, устрою у тебя осенью показательный семинар по технике безопасности… Не возражаешь?..