Петр Петров - Крутые перевалы

— Ну и сумасшедший! — возмущалась Стефания. — Да ведь ты к утру растянешься здесь.

— Не жалкуй, Никандровна, — посмеивался Самоха. — Посмотрела бы ты, как мы рыбу по наледям гоняем, а это плевое дело… Бывало, ноги целыми сутками собачьей судорогой тянет, — вот, красавица!

Самоха стащил верхние шаровары и повесил их на сук.

— Ты уж не обессудь, — оговорился он перед женщиной. — В таежном деле другой раз все бывает.

К Стефании подвинулся Семен Петрович и закурил папиросу.

— Добыча? — позевнул топограф.

— Как видите, — хмуро ответила она, укладывая доску для чистки гусей.

— Чертова сторона, а богатая.

— А вы, кажется, тяготитесь этой поездкой, товарищ?

— Да как вам сказать… До сего времени я работал исключительно в городе и… знаете, не привык к таким псиным условиям.

— Значит, практика у вас липовая?

Семен Петрович ответа не нашел. В это время послышались голоса охотников, смех.

— Ну, конечно, я попал! — горячился Додышев. — Ты взял выше голов, товарищ Пастиков… Я это видел!

— Мне кажется, ты в овин головой не попадешь, — шутил Пастиков.

— Ну, давай в лет ударю! Давай, кто пятачок подшибет!

Севрунов кудлатил мягкую бороду и забавно хихикал.

С приходом остальных все принялись за дело. Стефания и Самоха ловко потрошили гусей и бросали в котел большие куски мяса, а Пастиков и Севрунов ладили таганы и подкидывали в костер дрова.

К ним подошел Парфен и, широко расставив ноги, сказал:

— Не поднимем и половину-то клади.

— Кто это тебе брякнул?

От строгого взгляда Пастикова ямщик опустил голову и зачесал под коленом.

— Коней спортить можно, — возразил он.

Пастиков пошел к вьюкам и, перекидав их, усмехнулся.

— Это разве перекидыш! Ты, друг, брось, не в первый раз я в тайге.

— Да ведь за коней же я… Колхозные, поди, животы-то.

— Будет, будет. Давай связывай вот эти вместе и хорошо выйдет.

Ямщики потоптались и принялись перевьючивать вещи.

— Поспел! — сказала Стефания, снимая котел.

Вокруг костра уселись семь человек. Самоха надел подсохшие шаровары и, подкрошив в суп свежей черемши, громко крякнул.

— Чего ты? — усмехнулся Пастиков.

— Погреться бы, хозяин, — лукаво улыбнулся Кутенин. — Поди, заработал… А хлебово-то прямо первосортное.

— Я думал, ты забудешь.

— Пошто забывать, — подмигнул Самоха Стефании. — За что доброе, а за это мне в глаза в жисть не плевали.

Севрунов достал из сумки жестяную баклагу и поставил ее на средину круга.

— Смотрите, спирт, — предупредил он.

— Тем наипаче, — обрадовался Кутенин.

Он налил эмалированную кружку и важно поднес ее к безусым губам. Остальные смотрели на него с любопытством.

— Посудину только не проглоти, — пошутил Пастиков.

Но Самоха, не отрываясь, вытянул спирт и обвел присутствующих победоносным взглядом.

— Как огнем выжег! — засмеялся Севрунов. — Небось еще надо?

— Отказа от нас не будет, — ухмыльнулся Самоха. — С одной-то захромаешь, навроде Петра Афанасьевича.

Перед вкусным ужином выпила и Стефания. И когда все улеглись вокруг костра на мягкие пихтовые ветви, Самоха длинно начал о своих охотничьих приключениях:

— А вот, братцы, была со мной оказия, так оказия. Как-то приморозком я наткнулся на козлишша. Такая орясина выросла — прямо, я думал, сохатый! Рожищами как поведет, ну ветки с лесу сшибает. Но у меня кобель был тоже с хорошего жеребца. И вот мой Черня попер этого козла. Смотрю, совсем нагоняет — и только-только схватить за хвост, а тут река, да, как на грех, саженей в сто шириной. Козел кэ-эк сиганет и — там! Мой Черня аж завыл от обиды. «А ну, возьми!» — уськнул я. Смотрю это, братцы, кобель мой перекрестился и только хвост мелькнул.

— Ну и враль ты, товарищ! — Стефания захлебнулась от дыма и смеха. — Перестань, спать надо.

Самоха подправил костер и растянулся на брезентовом плаще Севрунова, но спать ему не хочется. Рядом ворочается и ругается на мороз Семен Петрович. Он чувствует, что Самоха, как и остальные спутники, не жалует его расположением, но рад в этот «жуткий» час таежной ночи поговорить хоть с кем-нибудь.

— Это еще не холод, а благодать, — заплетает языком Кутенин. — Закалка у вас морковная, объясню я вам… Вот если бы градусов сорок напрело, тогда — да!

— Снизу холодит… И вообще глупо было ехать в самое половодье. — Голос Семена Петровича скрипит, как сухая ель под ветром. — Третью ночь дрожу… Тут верная лихорадка, а то и воспаление легких.