Виктор Пшеничников - Последние метры

Но я не могу привыкнуть к мысли, что кому-то там, за чертой нашего государства, до сих пор неймется. Для них словно не было более полувека, пройденного нашей страной без посторонней помощи и подсказки; для них мы будто только что начались. И они считают своим долгом «помочь» нам по части «культуры». Эта «помощь» - горы религиозной и порнографической литературы, а не «Дядя Степа», прекрасно изданный на иностранных языках, ролики фильмов с сексом, а не «Война и мир».

Эти господа не рассчитывают на то, что в девятнадцать лет можно постичь опыт истории; что сердце каждого из нас, пограничников, вмещает в себя чуточку больше, чем это возможно биологически; что у каждого из нас с детства хорошо развито святое чувство, чувство матери-Отчизны; что у нас есть Марсово поле, Мамаев курган. Они приезжают в нашу страну, и первое, что они видят - не Невский проспект, не национальную гордость - «Аврору», а нас, пограничников. Некоторым из них мы кажемся не больше, чем бои, открывающие дверцу кабины лифта; другие, наоборот, пытаются всячески нас задобрить. Наивные люди! Как будто можно целиком перекроить себя из-за предложенной рюмки шотландского виски или пакета жевательной резинки!

Но и те и другие, когда бывают уличены в незаконных действиях, становятся похожи на мальчиков не старше третьего класса: ничего-то они не видали, ничего на свете не знают, получилось такое случайно и, простите-поверьте, больше такое не повторится.

Я хочу верить, что исключительно все прибывают к нам с добрыми целями и намерениями. Но факты убеждают в другом. И тогда я снова беру себе в помощники формулу: «Точность - вежливость королей», которая вовсе не вежливость королей, а простая привилегия пограничников, и с нею иду на досмотр. Точность - это когда не оставишь непроверенным ни одного уголка, заглянешь во все мыслимые и немыслимые места, чтобы потом можно было спокойно сказать: «При досмотре недозволенных вложений не обнаружено». Это трудно? Очень. Только ничего не сообщай о трудностях матери и отцу. Они и так напуганы тем, что я служу в погранвойсках,- а служить в них совсем не легко,- хотя единственное, о чем я пишу им в письмах, так это убеждаю в обратном.

Руководителю ансамбля художественной самодеятельности:

- Вы, конечно, извините меня, только я с вами категорически не согласен. Вы призываете: «Побольше соли, перца в куплетах!» Но человек - не перечница, не солонка. Чувства, эмоции, душа - это другое дело. С этим я согласен… Да нет, вы меня не так поняли. Я не против куплетов, раз они нужны, но… без острых приправ. И вообще я считаю, что всякому, даже самому наивному самодеятельному искусству надо учить, как ботанике: от простейших клеток, образования хлорофилла, до взрослых берез. Сразу, наскоком, ничего не получится. Наскоком можно сбить с лошади всадника, взять незащищенную крепость. С искусством это не выйдет.

Другу Бухтиярову Васе:

- Мы уже не спим или еще не спим? Хочешь, я скажу тебе, почему? Если верно, что треть жизни человек проводит во сне, то мы - извините - в этом деле не добровольцы.

Кто-то точно заметил: пограничники, как ночные птицы, спят днем. Мы с тобой ночь провели на ногах, смертельно устали, так отчего мы не спим? Да оттого, что панически боимся обокрасть себя хотя бы на миг. Просто никому из нас не хочется, как сказал поэт, кричать в форточку играющей детворе: «Какое там тысячелетье на дворе?».

До нас с тобой на земле уже столько всего совершили, что мы не можем закрыть глаза, не рискуя пропустить миг, в который произойдет самое интересное.

Я недавно был в подразделении у шоферов. Там один спал, положив под голову вместо подушки учебник по русской литературе. Представляешь, он сэкономил сотни килограммов горючего, увеличил пробег автомашины без капиталки, он только что вернулся из рейса,- а у него перед глазами Дантес направляет свой пистолет, чтобы убить гения!

Существуют Гюго, Шиллер, Байрон, которые мне пока что незнакомы. Не переводные, а «из первых рук», в оригинале, Гюго, Шиллер, Байрон - они и я существуем раздельно, и это меня раздражает. А я пробую читать обычную немецкую газету, спотыкаюсь на каждом слове и кляну себя, что столько лет пролетело напрасно и что никогда, никогда они уже не вернутся. Трагедия в том, что мгновения не повторяются, а жажда познаний в любом из нас развита от рождения, как способность дышать. Неважно, что познавать, ракету или обыкновенный гвоздь, найденный на дороге; важен принцип.

Мой принцип таков: я читаю уставы, как читал бы восьмую главу из «Евгения Онегина», потому что в уставах скоплен тот самый армейский опыт, который я должен постичь. Должен, иначе зачем я здесь?