Франц Таурин - На Лене-реке

Кравцов читал довольно долго, и по лицу его было видно, что чтение это ему было мало приятно. Насупившись, он просмотрел еще раз места, подчеркнутые при первом чтении, и протянул бумаги Струйскому.

— Полюбуйтесь, Казимир Викентьевич, — сказал он, иронически улыбаясь, — не требуется особой проницательности, чтобы прийти к выводу: комиссия управления, сиречь мы с вами, неумные люди, рутинеры, если не хуже, не к ночи будь сказано. И как вам нравится резолюция начальника?

На протоколе наискось размашистым почерком Самоходова было написано: «Срочно разобраться. Доложить мнение техотдела».

Струйский пожал плечами и углубился в чтение.

— Для меня во всем этом нет ничего неожиданного, тем более удивительного, — сказал он, наконец, с какой-то не то усталой, не то брезгливой гримасой. — Протокол, точнее собрание, инспирировано чрезмерно энергичным товарищем Перовым.

— Не без участия Лугового, — вставил Кравцов.

— Безусловно. Это одного поля ягода, или, выражаясь применительно к их профессии, два сапога пара. Так вот. Я говорю, Сергей Сергеевич, все это весьма понятно и объяснимо. Если бы уважаемые товарищи Перов и Луговой должны были поставить свои подписи на этих листах, — Струйский указал на чертежи, — и, следовательно, принять на себя ответственность, я имею в виду ответственность не моральную, а юридическую, со всеми вытекающими отсюда последствиями, то убежден — собрания, а следовательно, и этого протокола не было бы. Мне их позиция ясна, — Струйский поднял протокол и помахал им в воздухе, как бы демонстрируя его перед многочисленной аудиторией, — совершенно ясна. Рассчитывают припугнуть нас протоколом. Решение комиссии будет принято удобное им, и… все прекрасно в этом лучшем из миров. Удастся их проект, хотя сие мало вероятно, они герои, заметьте, Сергей Сергеевич, они — не мы, их идея. Не удастся, что более вероятно, полетит к черту вся их самодеятельная конструкция да еще пришибет кого-нибудь — тут уж, наоборот, виноваты окажемся мы: они-то ведь не специалисты, что с них взять. Нас же спросят: где были? Чего смотрели? Я достаточно ясно излагаю, Сергей Сергеевич?

— Вполне, — подтвердил Кравцов, — и следовательно?

— Следовательно, доложить начальнику управления, что наш проект, — Струйский снова указал на чертежи, — разработанный в полном соответствии с инструкциями по ведению аварийно-восстановительных работ, комиссия считает единственно приемлемым. В том же случае, если работы будут вестись по их… — Струйский пошевелил пальцами, подыскивая слово, — по их варианту, технический отдел снимает с себя всякую ответственность за могущие быть последствия. И разъяснить начальнику управления, что последствия могут быть весьма нежелательными. Разрешите, я все это изложу в форме докладной от вашего имени?

Кравцов утвердительно кивнул. Струйский собрал чертежи и вышел.

Оставшись один, Кравцов еще раз перечел протокол, докладную Перова и задумался.

Доводы Струйского были убедительны. Способ, предлагаемый механиком завода Степняком, рискован. Конечно, в доводах Струйского было много желчи, видимо, самолюбие его уязвлено тем, что с его мнением, мнением опытного инженера-строителя, не посчитались. Но время военное, завод выполняет оборонный заказ, и экспериментировать в подобных обстоятельствах явно неуместно.

— Да, явно неуместно, — вслух повторил Кравцов и поднялся из-за стола.

Для него вопрос был решен.

Последний стержень был уложен. Федя встал на него и осторожно выглянул из трубы. Края трубы находились на уровне его плеч, но ему показалось, что раскрывшаяся перед ним глубина тянет его и вот-вот он сорвется вниз с этой огромной высоты. Вспомнив наставления Кузьмы Никитича, он крепче взялся руками за края трубы и закрыл глаза.

Но как легко здесь дышалось после душного, пропитанного копотью воздуха внутри трубы! Федя даже не замечал резких порывов холодного ветра, обжигавшего лицо.

Два часа продолжался его подъем. Он даже не представлял себе, что будет так трудно перебираться с одного стержня на другой внутри трубы.

Движения были скованы жестким брезентовым костюмом, надеть который было необходимо, чтобы не исцарапать тело в шершавой, изъеденной дымовыми газами трубе. При каждом прикосновении со стенок трубы срывались тучи ядовитой копоти, заполнявшей глаза, нос, рот, заставляя надрывно и утомительно кашлять.

Когда до верха оставалось еще пять или шесть ступенек, Федя почувствовал, что силы оставили его. Он сел на стержень и замер, прислонившись спиной к трубе. Снизу глухо доносился голос Кузьмы Никитича, звавшего его, но у Феди не было сил даже отвечать.