Франц Таурин - На Лене-реке

— Что толку, — хмуро возразила Ольга. — Мы поднажмем, а они, — она махнула рукой куда-то в сторону, — снова задержат.

Сергей Кузьмич покачал головой.

— Еремеев никому не позволит ни на один час задержать нашей работы. Вы его еще мало знаете. Открыто никто нам помешать не осмелится.

Возвратившись в гостиницу, Ольга прежде всего написала письмо Андрею — и такое длинное, что оно вызвало у нее самой невольную усмешку: «Самые пространные письма пишут тоскующие жены», — отнесла письмо на почту и вернулась в номер все с тем же пасмурным настроением.

Борис немедленно пригласил ее в парк на эстрадный концерт. Но как ни уговаривал он Ольгу, прельщая необычайно эффектной программой, она наотрез отказалась. Ей было не до концерта.

Выпроводив огорченного Бориса, она достала из чемодана томик повестей Тургенева — подарок Андрея, — уселась, поджав ноги, на диване и раскрыла свои любимые «Вешние воды».

Книга не успокоила ее. Коротать вечер одной было тяжело. Идти на люди — еще труднее. Нужен был внимательный, заботливый и терпеливый друг, которому можно было бы открыть душу, не опасаясь осуждения или насмешки, даже невысказанной.

Ольга встала, привела в порядок прическу и отправилась к Тане. Шла она пешком, и, когда добралась до Рабочей слободки, в домах уже начали зажигать огни.

Ольга прошла мимо ярко освещенных заводских корпусов, спустилась в лощину, отделяющую территорию завода от Рабочей слободки, вспомнила, как этой же дорогой шли они с Андреем ночью после пожара… Ни он ей, ни она ему ничего тогда не сказали, а ведь именно с той поры и началось их сближение…

Таня была дома одна. Это и удивило и обрадовало Ольгу. В доме было тихо, видимо, дети уже спали. На письменном столе, в кругу света настольной лампы, лежали большая раскрытая папка, раскрытая же книга, бумага и карандаш.

— Проходи, садись вот сюда, на диван. Сейчас соберу тебе поужинать.

— Так и знала, что без этого не обойдется, — засмеялась Ольга.

— Как же, во-первых, гостья, во-вторых, женщина бездомная. Небось столовки-то уж приелись.

Ольга только махнула рукой.

— Ведь как нескладно получилось: Василий на дежурстве в горкоме. А так ему хотелось поговорить с тобой. Он уж мне не раз говорил: «Покажи ты мне как следует Андрееву жену». Ему ведь был Андрей Николаевич что брат родной. Стало быть, и ты не чужая.

— Нет, вы все-таки не хлопочите, Таня, — перебила Ольга, стараясь скрыть охватившее ее волнение, — ведь я вам помешала, вы занимались.

— Занимаюсь я каждый день, такая теперь моя доля. Благословил твой муженек на веселое дело.

— Трудно? — посочувствовала Ольга.

— Как тебе сказать, Оля? Трудно — это, пожалуй, не то слово. Хотя, правду сказать, и трудно. Работать как-нибудь, колотить пень, проводить день — нельзя, совесть не позволит, а чтобы хорошо работать, знать много надо. А ты хоть и раздиректор, а все баба. И хозяйство и дети. Надо везде успевать.

— А Василий как?

— Василий, не при нем сказать можно, счастье, а не муж. И отец и хозяин. Ну опять все-таки мужик. Вот заведешь, Ольга, свою семью, настоящую семью, когда детишки пойдут, поймешь, что есть такие дела, о которых мужчина и не догадается, будь он того заботливей. В доме хозяйка нужна… И на заводе хозяин нужен. Вот и воюй на два фронта… А работать стало сложнее. Теперь на голом перевыполнении плана далеко не ускачешь. Глубже брать надо. Производительность, качество, себестоимость! Вот сейчас москвичи большое дело начали. Ускорение оборачиваемости. Вроде бухгалтерское, книжное дело, а как вникнешь — вся жизнь завода перед тобой раскрывается. Так надо суметь вникнуть. Вот и сижу, — она указала на бумаги, разложенные на письменном столе, — учусь баланс читать…

— Мама, — послышался детский голос из соседней комнаты, — ты с кем это разговариваешь? Папа пришел?

— Вот, пожалуйста, — улыбнулась Таня, — контроль на дому. Нет, сынок, не папа.

— А кто?

— Спи, сынок, спи. Утром увидишь.

Не прерывая разговора, Таня проворно накрыла на стол, и Ольга заметила, что, как истой хозяйке, Тане доставляло удовольствие принять гостью за столом, накрытым белоснежной скатертью, уставленным красивой посудой.

Да и не только посуда была хороша.

Таня спустилась в подполье, и на столе появились и колбаса, и говядина, и малосольные огурчики, и помидоры, и всякая всячина.

Когда Ольга готова была уже взмолиться, Таня сказала:

— Ну, кажется, все, — и поставила на стол бутылку мадеры.