Франц Таурин - На Лене-реке

Еремеев встал из-за стола и подошел к огромной карте на стене кабинета.

«Люди рождались и росли в крае невиданных богатств, крае золота, пушнины, бескрайних лесов, могучих рек и полноводных озер, а жили в нищете и лишениях, голодали и мерзли. И на протяжении одной человеческой жизни — переход от нищеты и дикости к коммунизму…»

Вся эта сцена виделась Ольге как наяву. Задумавшись, она медленно шла по дощатым тротуарам и чувствовала, что ей так хорошо идти по серым, чуть прогибающимся доскам, и не могла понять, откуда это ощущение, и, наконец, поняла: именно по таким тротуарам ходила она в детстве и в юности — других в Приленске в то время не было.

В Рабочую слободку, к заводу, можно было проехать на автобусе, но Ольга пошла пешком. Бессознательно она старалась продлить состояние радостной взволнованности и тревожного ожидания.

Что ждало ее впереди?

«И какая я глупая, не глупая — просто нелепая… Ведь могла же я написать… ну просто сообщить, где я… если бы ответил, тогда и ехать… А если нет?.. Значит, все это только трусость, ко всему я еще и трусиха…»

Но Ольга напрасно укоряла себя. Конечно, это была не трусость. В этой осторожности было больше заботы о нем, чем о себе. Письмо обязывало к ответу, личная встреча не требовала этого.

В письме должны были быть слова, а значение слов у честного искреннего человека (а Андрея Ольга знала только таким) всегда определенно, и они обязывают того, кто их произнесет.

При личной встрече, тем более «случайной», таких определенных слов не требовалось.

«Ну просто непонятно, как можно надеяться. Что я для него? Девушка, которую он поцеловал два раза. Скольких он целовал за эти годы… да и не только целовал», — подумала Ольга с каким-то внезапным, удивившим ее самое ожесточением. И тут же остановила себя. Какое у нее право осуждать его?

— Ну и пусть, — сказала она вслух, как бы споря с кем-то, возражавшим ей, — а я все же пойду. Пойду!

И хотя это было очень наивно — не только потому, что наивно вслух спорить с самой собой, а прежде всего потому, что она уже и так шла, даже почти уже пришла, — все же эта вспышка подбодрила ее, и она, встряхнув головой, словно отбросила не только упавшие на лоб волнистые пряди волос, но и трудные, тревожащие ее мысли.

У здания, где раньше помещалась контора завода, она в недоумении остановилась. На высоком крыльце играли маленькие дети, на подоконниках раскрытых окон густо теснились цветочные горшки, в закоулке, обнесенном низеньким забором, где раньше летом всегда стояла легковая машина директора, ходила полная простоволосая женщина и развешивала белье на веревках, протянутых поперек дворика. От этой женщины Ольга узнала, что контора помещается в новом здании, и получила исчерпывающие пояснения, как пройти к новой конторе.

«Новая контора — это не беда, — подумала весело Ольга, — хорошо, что директор прежний». Об этом она узнала, прочитав в газете выступление директора завода Перова на пленуме горкома.

— Батюшки-светы! — воскликнула Таня и по-бабьи всплеснула руками, что совсем не шло к ней и никак не вязалось с ее стройной подтянутой фигурой и все еще молодым, ясным лицом. — Батюшки-светы, да ведь это Оля!

Ольга бросилась к ней, они обнялись и заплакали, как и подобает женщинам, которые встретились после столь длительной разлуки, да еще встретились неожиданно.

— Откуда? Давно ли приехала? Совсем к нам? Где работаешь-то? — Таня засыпала Ольгу градом вопросов.

Ольга с блестящими от радостных слез глазами только улыбалась в ответ.

— Ну пойдем, пойдем ко мне, расскажешь все по порядку, а потом поведу тебя на завод.

Таня схватила ее за руку, как маленькую девочку, и потащила за собой по коридору.

— Вот сюда, — сказала Таня, открывая дверь, на которой был приколот кнопками квадратик белой плотной бумаги с надписью «Секретарь партбюро».

Ольга даже не успела удивиться этому обстоятельству; Таня, все еще не выпускавшая ее руки, усадила ее на диван и сама села рядом, но бочком, так, чтобы смотреть прямо в лицо.

— Теперь рассказывай. Пока все не расскажешь, не отпущу!

А Ольге хотелось самой расспрашивать, было о чем спросить, но делать было нечего, пришлось подчиниться настойчивой просьбе Тани.

Рассказывала она торопливо и бегло, Таня поняла состояние Ольги.

— Ну, хорошо, по душам мы еще поговорим с тобой, Оля. Вижу, не терпится старых товарищей повидать. Пойдем в цехи, в конторе у тебя знакомых, почитай, никого не осталось, — и, предупреждая вопрос, готовый сорваться с уст Ольги, пояснила: — Андрей Николаевич уехал в Байкальск. Дней пять, как улетел.