Кирилл Голованов - Море дышит велико

— Ладно, — сказал заместитель командира, которому тоже не раз доводилось идти на риск. — На мостик доложу сам. Нужна ли помощь?

— Мой руки. Резиновые перчатки, халат. Будешь подавать инструмент.

Больного привязали к обеденному столу полотенцами. Рыжее от йода операционное поле выделялось среди белья. А палуба по-прежнему клонилась, вздымалась, ухала вниз. Игла с новокаином в решительный миг дернулась в сторону. Шприц выпал и разбился. Мочалов приказал привязать себя к столу плетеным сигнальным линем, тоже прокипяченным в автоклаве. Но зафиксировать руки было невозможно. Держа их согнутыми в локтях, Роман едва не падал на больного, а тот следил за руками с ужасом и надеждой.

«Спокойно! — внушал себе доктор. — Только спокойно!» — и вдруг обнаружил некую закономерность своих движений: сгиб — разгиб, как на утренней физзарядке. «Раз, два — три», — невольно подсчитал он и уложился в ритм. Но главное, в крайних точках Мочалов ощутил паузы. Одна из них, на разгибе, явно была холостой, другую вполне можно использовать. Вот палуба, наклонившись, замерла на мгновение, и этого оказалось достаточным, чтобы вонзить иглу. Новый наклон в ту же сторону, и скальпель уверенно разрезал кожу. Еще крен, пауза, и обнажились мышцы брюшного пресса. Стоило Роману соразмерить действия, расчленив их на короткие целесообразные жесты, как дело пошло.

«Раз, два — три. Раз, два — три», — повторял пре себя Роман. Операция шла в ритме вальса, но счет отвлекал, и тогда он запел:

— «Корабль мой упрямо качает…» Зажимы Кохера! Да нет, не то. Я же показывал, слепая тетеря… «Крутая морская волна…» Крючки! Молодец, теперь правильно… «Поднимет и снова бросает в кипящую бездну она…»

«Понимает ли он, что поет?» — думал Виктор Клевцов, наблюдая за фигурой в белом халате, которая, откидываясь, повисала на прочном лине, снова приникала к больному, чтобы сделать одно-два быстрых и точных движения, и опять отшвыривалась назад.

Мочалов замолчал так же внезапно. Всем остальным: Клевцову, санитару Бирюкову и самому Леониду Грудину — стало страшно.

— Хоть верть-круть, хоть круть-верть, — вздохнул кочегар. — Ать, всё одно в черепочке смерть.

— Заткнись, двужильный! — грубо оборвал Роман. — Терпи, покуда твои «трюма» потрошу…

— Дык я чего? Я ничего, — оправдывался больной, явно успокоенный окриком.

Качаясь над ним, Мочалов глядел в открытую рану. Диагноз его, к сожалению, был точным. Острый абсцесс раздул тонкую оболочку отростка кишки. Она могла лопнуть сама собой или в момент извлечения. Кругом бугрились спайки, и доктор не мог заставить себя прикоснуться к ним скальпелем.

— Зато мы в тельняшках, — сказал Клевцов.

— Что такое? — возмутился Роман, но уже без надрыва. — Запомни, здесь замполитов нет, а ты всего лишь бестолковая медсестра.

— Виноват, исправлюсь…

Мочалов потребовал себе другой скальпель. Отступать было некуда. Он снова запел, хотя ему было совсем не до песен:

— «Я знаю, друзья…» Пинцет!.. «Что не жить мне без моря…» Шёлк! Иглу!.. «Как море мертво без меня…»

Червеобразный нарыв растекся уже в ведре, и Виктора Клевцова затошнило.

— Бирюков! Эвакуировать «дамочку» вон, — распорядился хирург, — ибо субтильна и к медицине питает отвращение. Обратно можешь не приходить, — добавил он Клевцову. — Обойдемся.

Ведро было принайтовлено так, чтобы Роман, в крайнем случае, мог использовать его на манер адмирала Нельсона. Но странное дело. От затянувшейся физзарядки у доктора нестерпимо ломило в пояснице, а о ведре он даже и не вспомнил.

Волна вырастала огромная, с наклоненным навстречу козырьком, который, мерцая красно-зелеными бликами от ходовых огней, обрушивался на палубу. Волна шла стеной, подминала шпиль, носовой зенитный автомат и разбивалась о бронированный короб первого орудия. Воздух пополам с брызгами набивался в легкие лейтенанта Чеголина и распирал их так, что не продохнуть. Брызги стали острыми и секли глаза, как песок. Смотреть вперед невозможно, но отвернуться было нельзя. Далеко впереди штормовал флагманский эсминец, а «Торок» неотвратимо отставал, едва выгребая против ветра.

После получения радиосигнала об экстренной съемке с якоря обстановка была простой, а доктор не дал беспокоить заболевшего Выру. Но синоптики ошиблись с прогнозом, и ветер стал упругим, можно потрогать рукой. Чеголин был обязан доложить об этом командиру, дул в раструб переговорной трубы, названивал по телефону, но тот не отвечал. Рассыльный доложил: