Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

Анатолий Сергеевич вернулся в город, жил по- прежнему рядом, но из дому не выходил. И у него были с обыском, только днем почему-то, а у других всегда ночью.

В середине лета снова заметались по улицам верховые, и снова откуда-то издалека стал доноситься тяжелый гул. Пушечные выстрелы, как удары в тугой бубен, перекатывались по отлогим высотам с юга. У пристани ревели пароходы, потом частая дробь пулеметов заглушила разноголосую сумятицу на перекрестке. Два или три снаряда боднули землю где-то совсем недалеко.

Мама схватила Валерку и заметалась по комнате, а Верочка так и осталась у окошка. Видела, как бежали и падали люди с винтовками. Потом возле самого дома остановилась шестерка взмыленных лошадей. Солдаты развернули тупорылую пушку, откатили ее на середину улицы. Пушка оглушительно рявкнула, подскочила, как большая зеленая лягушка.

Вместе с колючими брызгами стекол в комнату ворвался тяжелый топот конницы. Над зелеными краснозвездными буденовками взмыло кумачовое полотнище. Окунаясь в людскую кипень, упруго наполненным парусом проплыло оно к центру города. Верочка до пояса высунулась из окошка и не слыхала, как позади нее рывком распахнулась дверь.

И опять от отца пахло дымом и лошадью. А мама твердила одно:

— Я прошу тебя, Николай! Хоть раз будь ты по отношению к нему человеком. Ведь и арестовали-то его из-за нас, из-за твоих детей.

— Думаешь?

— И думать тут нечего. Скорее в комендатуру! Он там, если не расстреляли ночью.

— Им-то какая корысть? Волки шакала не тронут.

— По-моему, ото уже становится похожим на подлость. Хорошо, я сама… Новый комендант поймет меня лучше, чем муж.

Голос у мамы дрожал. Верочка догадалась тогда, что речь шла об Анатолии Сергеевиче.

— Знаешь, папа, какие там крысы, — сказала она, — так и носятся из угла в угол. А у офицера, который маму допрашивал, всё лицо в нос стянуло. Ноги тоненькие и кривые.

Отец усмехнулся:

— Теперь-то уж, наверное, выпрямились. Ну, ладно. Готовьте тут самоварчик, схожу я, пожалуй.

И наступила в городе мирная жизнь. На улицах появились прохожие, вечерами в городском саду играла духовая музыка. На базаре открылись два или три магазина, а хлеб по-прежнему выдавали по карточкам. Потом уже Верочка узнала: Анатолий Сергеевич на самом деле был выпущен из тюрьмы красноармейцами. Говорят, что сидел он в тринадцатой камере, а из нее при колчаковцах была только одна дорога — за город, на татарское кладбище.

Папа сказал, что теперь он уже никуда не уедет, а осенью снова отправится в школу и будут ходить они с дочерью вместе. Но получилось не так, — вызвали папу в партийный комитет и сказали, что нужно завод восстанавливать. Завод большой, рельсопрокатный, а рабочих мало и машин много испорчено, других и совсем нет. Папа говорил, что и в Уфе и в Челябинске то же самое. Стране очень нужны машины и рельсы, нужно восстанавливать старые фабрики и заводы, строить новые. Говорили об этом и в школе. А мама всё упрашивала отца, чтобы бросил он этот завод.

— Все люди как люди, — не раз слышала Верочка. — Стоило для этого учиться в университете. Подумаешь, нашел специальность!

— Ничего, ничего, — примирительно отзывался отец, — наше от нас не уйдет.

Но мама не соглашалась:

— Не думай, пожалуйста, что ты самый умный! Все бывшие учителя на старых местах работают. Даже инспектор, про которого сам же ты говорил, что его-то уж и на пушечный выстрел нельзя допускать к школе. А посмотри на того же Анатолия Сергеевича — был и остается интеллигентом. Не принижается! И Вахромеев-младший… Знают цену себе.

— Довольно.

Отец выпрямился на стуле, снял очки, и мать замолчала.

Верочка теперь уже хорошо знала бывшего инспектора: он был учителем математики в старших классах в той же школе, куда бегала и она. Анатолий Сергеевич преподавал обществоведение, на переменах уходил в отдельную комнату, на высоких дверях которой была прибита дощечка «директор». Ходил он всегда в сапогах, в военном костюме, а по праздничным дням, когда проводились большие собрания, на афишах возле городского театра обязательно появлялась приписка: «Докладчик — товарищ А. С. Иващенко».

Знала она и то, что Вахромеев-младший, как и до революции, работает в лесничестве инженером. Мама говорила как-то, что такими специалистами не швыряются.

Минуло еще четыре года. Вот и Валерка в школу пошел. Нового директора прислали, а «товарищ А. С.» (ученики так звали Иващенко) остался завучем. Папа по-прежнему работал на заводе, домой приходил поздно: то собрание у него, то какой-то прорыв. Осунулся, постарел, и руки у него стали жесткие. А у мамы были длинные черные косы, и, собираясь в город, она складывала их на затылке узлом. Верочке это нравилось. Мама была красивой. Но мама редко улыбалась. В разговорах с отцом она всегда старалась сказать ему, неприятное.