Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— На каждом столбе плакаты об этом кричат, а толку?! Дождались, называется: коробок спичек полторы тысячи стоит! А в чем ходим?.. На люди совестно показаться!

— Чудачка… Нельзя же всё сразу требовать. Советская власть не везде еще укрепилась. Неужели не видишь, что делается вокруг? — тем же тоном говорил отец. — Не успели отбить Юденича — на юге неладно, да и здесь, на Урале, незавидно. Вот Колчака одолеем, отдышимся — и начнем богатеть помаленьку.

— Для себя я ничего не хочу, — горько усмехнулась мать, — меня вполне устраивает газетная статья «О международном и внутреннем положении». Но ведь дети твои этой статьей сыты не будут! Я хочу, чтобы у них было детство и чтобы они людьми выросли!

— Вырастут!..

Хлопнула мать дверью. Выглянула Верочка из-под одеяла, скользнула на холодный пол босыми ногами. Отец сидел в соседней комнате, раскуривая папиросу, и хмурился. Такой большой, добрый. Обидела его мама.

— Папа, ты ничего не слышал? Зайчонок не прибегал? — спросила Верочка, заглядывая снизу в хмурое лицо отца.

— Нет, дочка, — медленно проговорил он, — не прибегал зайчонок. Я и окно открытым на всю ночь оставил, и свет погасил пораньше, а он не показывался. Волков боится, наверное. Много их развелось. А в городе псы бездомные по дворам шатаются. Страшно зайчонку, он ведь совсем еще маленький.

— А вот и неправда! Он прибегал! Посмотри, посмотри, что у тебя под подушкой!

Папа откинул подушку, бережно развернул цветастую тряпочку.

— Верочка… доченька моя, — только и смог он сказать. — Это ты для меня хранила?!

Мама вернулась напуганная: на переправе кого-то убили. Говорят, что переодетого колчаковского офицера, — тяжело дыша и наливая себе воды из-под крана, рассказывала она. И еще говорят, что со дня на день они будут здесь.

— Понимаешь, ходил на рынке возле крестьянских возов человек. С костылем, в лаптях и в татарском малахае. Уговаривал мужиков ничего не продавать на «керенки». Его превосходительство адмирал Колчак за хлеб и за сено золотом будет платить!

Отец перебирал свои бумаги в столе. Не поворачиваясь, спросил:

— Ты сама это слышала?

— Про золото?!

— Нет, про то, как тот человек говорил: «Его превосходительство»?

— Анатолий Сергеевич всё это слышал. И видел. И как гнались за ним по берегу, как он отстреливался. Он и сейчас там лежит, у самой воды.

— Анатолий Сергеевич?!

— Да нет же, тот — колчаковец!

Жаль…

Мама снова хлопнула дверью, а вечером к папе пришли незнакомые люди с винтовками. Долго сидели в темноте, разговаривая вполголоса. Сквозь сон уже Верочка слышала, как, прощаясь с отцом, один из них сказал непонятное:

— Труба зовет, Николай Иваныч. Жалко вот, тебя с нами не будет: тебе ведь нельзя отрываться от доктора. Давай поправляйся.

В городе наступили тревожные дни. По улицам в разные стороны скакали верховые, магазины закрылись, а из ворот завода выезжали тяжело груженные подводы. Папа с утра уходил куда-то, возвращался поздно.

Верочка точно не помнит, сколько прошло времени — неделя, может быть меньше, — после того, что случилось на переправе. Знает одно: день был жарким. Папа стоял у настежь открытого окна и к чему-то прислушивался. Далеко-далеко ухало что-то, сначала редко и глухо, потом слышнее. На гром это не походило.

— Труба зовет, — сказал папа, а потом вынес из комнаты связку книг, взял лопату и ушел в огород.

Мамы не было дома, — она уезжала к родственникам, и в этот день ее не ждали. Но она приехала перед вечером. С порога крикнула папе:

— Ты еще дома? Уходи, прячься сейчас же! Неужели не слышишь, ведь это у самого города!

— Давно слышу, — не сразу и тихо ответил отец и показал глазами на Валерку, который спал на диване. — Как же я мог уйти? — Он по-прежнему стоял у окна, потом медленно повернулся и, так же не торопясь, стал одеваться. Поцеловал всех, у двери остановился, сунул в карман шинели револьвер:

— Ну, я ненадолго.

А ночью в квартиру ворвались чужие люди в папахах. Офицер в лохматой бурке и со шпорами уселся в плетеное кресло. Один за другим выдернул ящики письменного стола. На пол в беспорядке посыпались письма и фотографии.

— Ну-с, госпожа К-гутикова, где же ваш дражайший супгуг? — спросил он, откидываясь на спинку кресла и похлопывая вдвое сложенной плетью по щегольскому узкому сапогу.

— Вам известна моя фамилия? — улыбаясь и незнакомым Верочке голосом проговорила мать. — Любопытно!

Офицер картавил, проглатывал буквы «р» и «л», рисовался этим.