Евгений Гущин - Небесное созданье

Кобель пока о себе не напоминал ничем, но Алексей знал, что Дымок рыскает где-то в верхах и движется параллельно хозяину. Иногда рваные собачьи наброды выходили на путик, кобель некоторое время трусил по лыжне отдыхая, а потом снова уходил в верха, но рабочей полайки не подавал. «Ничего, на Коозу трех-четырех котов все равно возьму», — утешил себя Алексей и прибавил ходу.

Безымянная речка чернела уже почти рядом с путиком, под пологим склоном. Здесь начинался редковатый высокогорный кедрач из низкорослых лазовых деревьев, тянущийся до седловины перевала. В этом худосочном кедраче ему повезло: снял сразу трех белок. Одну — из древесного капкана, двух — из петелек. Удача стала поворачиваться к нему лицом: пока дошел до седловины, в рюкзаке лежали уже семь белок.

Повеселело на душе. Какой ни есть, а заработок. Не зря ноги до перевала бил, да и кобельку ужин обеспечен. И едва подумал о Дымке, как услышал его приглушенный лай в скрытых туманом скалах. «Неужто кота загнал?» — радостно трепыхнулось сердце и, свернув с путика, Алексей стал карабкаться в гору, обходя острые выступы скал, путаясь лыжами в зарослях чапыжника.

Нет, не соболя прихватил старательный Дымок. Он задавил кабаргу, сидящую в чужой петле, успел выдрать потроха и подкормиться — собачья морда была выпачкана свежей кровью.

— Жируешь, пока хозяина нет? — укоризненно проговорил Алексей, освобождая клыкастую голову кабарги из ржавого тросика петли. — Я, случаем, не помешал тебе? А, Дымок?

Опустив рыжую лобастую голову, кобель покорно отошел в сторонку и сел наблюдая, как хозяин обснимывает добычу. Алексей не ругал Дымка, а всего лишь добродушно журил. Вот если бы тот порвал белку или, хуже того, соболя — был бы большой скандал. Кабарожка же — трофей случайный, в промысловом договоре не значится, и кобель вправе с ней разбираться до подхода охотника.

В первую очередь Алексей вырезал пуповину с мускусной струей, аккуратно завернул ее в полиэтиленовый мешочек, а их у него всегда было с собой предостаточно, и сунул во внутренний карман куртки. Верных полста рублей дадут за нее бойкие перекупщики, которые нагрянут в поселок в феврале, после окончания промыслового сезона. Мясо нарезал крупными кусками, рассовав в полиэтиленовые же мешочки, и уложил их в рюкзак. Возле шкуры выставил пару капканов «единичек». Наведаются соболи пожировать, может один и попадется. По-хорошему-то надо бы воткнуть еще и «пятерку» — на росомаху. Эта тварь чует поживу за три версты, но крупными капканами Алексей почти не пользовался, опасаясь, как бы не влетел Дымок — без лапы останется.

Рюкзак стал тяжеленький, тянул килограммов на пятнадцать, вместе с ловушками — многовато для спуска в Коозу. Возвращайся он сейчас к избушке, такая тяжесть только радовала бы. Вечером сварил бы, наелся свеженины и — все дела. А теперь таскайся с этим мясом, да еще спускайся с ним по ледопадам. Опасность — двойная, но не бросать же мясо — грешно.

Однако больше всего его озаботила петля. Шарятся-таки людишки из-за каракокшинского перевала в его угодьях. Обставляют петлями и капканами, словно у себя дома, и нет на них никакого укороту. Недели две назад издали заметил на гольцах троих. Предупредил выстрелом в воздух, дескать, вижу вас, уходите. Те скрылись за гребнем гольца, но перед тем полоснули небо короткой автоматной очередью. Дали понять, с кем он имеет дело. Рассказал об этом случае на собрании охотников леспромхоза, но там лишь вяло посочувствовали, а делать засаду на браконьеров, как в прошлые годы, ни у кого желания не возникло, даже у участкового. Кому нынче охота под пули соваться, и ради чего? Времена наступили лихие, беспредельные, кто наглее, тот и прав.

Неспешно выбрел на седловину перевала. Худосочный кедрач разредился, впереди маячили одиночные, низкорослые лесины. По левую руку — зашторенный туманом голец, по правую — скользкая чистима, тянущаяся до подножия высокой, остроконечной горы Чедор, тоже невидимой и господствующей над всем окружением. Впереди поджидал уже близкий обрыв в глубокую щель Коозу. Там Алексей трижды за сезон устраивал лыжный спуск серпантином или, как он сам горько шутил — смертельный слалом без зрителей и гонорара.

Он основательно вымотается, пока достигнет дна ущелья и первых капканов, и хотя потерял время на кабарожку, а надо разводить костерок под кедром, попить горячего чаю, подготовиться к отчаянному слалому душой и телом. Текучей воды, жаль, близко нет, поскольку безымянная речка свернула к гольцам, но заварка сдобрит пресный, растопленный снег.