Напряженно задумавшись, Дробанюк какое-то время анализирует ответ. Да, действительно отовсюду доносятся громкий говор, смех, песни.
— А «Кумпарситу» ты слыхал? — вдруг спрашивает он.
— Это танго, что ли? Да, по телеку сегодня показывали.
— А как танцуют, видел?
— Я же говорю — по телеку показывали, — объясняет Поликарпов. — Пахомова и Горшков исполняли.
— Не, то не фонтан! — решительным жестом отвергает этот вариант Дробанюк. — Ты видел, как «Кумпарситу» танцевали Ухлюпин с мадонной? — И в ответ на недоуменное выражение на лице у Поликарпова с гордым вызовом в голосе произносит — Ты многое потерял, Иван Сергеевич! Такого даже по аргентинскому телевидению не увидишь!..
На следующий день Дробанюк просыпается с похмельно гудящей головой и долго не может встать — та при малейшем движении отдает пульсирующими болями в затылке. Лежит он, отвернувшись к стенке, стараясь лишний раз не ворочаться.
— На завтрак идешь? — легонько толкает его в бок Поликарпов.
— Ой, да какой там завтрак! — со стоном отзывается Дробанюк.
— Так ведь девять уже! Как бы не проспал.
— Завтракай без меня, — жалостливо говорит Дробанюк. — А если рассол будут давать, захвати мою порцию, ладно?..
Поднимается он часа через два, долго принимает горячий душ и только после этого немного приходит в себя. Затем, захватив пляжные принадлежности, спускается вниз, намереваясь пойти на речку. В холле у телефонного автомата толпятся жаждущие звонить. В кабине, видимо, жарко, она слегка приоткрыта, и оттуда сейчас доносится взволнованный тенор.
— Сергей Маркович, родной, надо защиту усилить! Говорю, защиту усилить. А без этого вы ничего там не сделаете! Говорю, не сделаете! Любая комиссия вас забодает…
Обладателя взволнованного тенора заменяет рокочущий «бас, однако тема остается прежней.
— Надюша, это я. А где главный?.. А будет?.. Жаль. Ты передай ему, что я еще позвоню, обязательно позвоню. Пусть без меня ничего не предпринимает, поняла? Так и передай…
„С ума посходили люди, — думает Дробанюк. — Нет, чтобы отдохнуть как полагается…“
Ухлюпин уже на пляже. Лежит как ни в чем не бывало, подставив солнцу свои рыжие бакенбарды. Дробанюк устраивается рядышком.
— Живой? — спрашивает Ухлюпин.
— Какой там!.. — жалуется Дробанюк, у которого все еще дает о себе знать голова. — Ты давно здесь?
— Да с пару часиков уже. И на работу позвонил даже.
— Когда ж ты успел? — не верит Дробанюк.
— Кто рано встает, тому знаешь кто помогает? — вопросом на вопрос отвечает Ухлюпин. Он разговаривает, не открывая глаз. — Хотя бога, как известно, нет. А для тебя, Котя, его и не будет. Ты, так сказать, безбожник поневоле, причем воинствующий, потому что рано вставать не любишь. А по-простецки — бездельник. Но — кипучий, — уточняет он.
— Да ну тебя! — сердится Дробанюк. — Все вы тут как спятили! Возле телефонного автомата целая толпа. К ним по-человечески, создали все условия, чтобы отдохнуть, а они за телефон — ценные указания давать.
— Потому что болеют за производство, — лениво выговаривает слова Ухлюпин. — А ты, Котя, болеешь по другим причинам. Ты, наверное, много пьешь, стервец. Стаканами, должно быть.
— С тобой пью! — зло бросает обиженный Дробанюк.
— Не понял ты всей диалектики своего собственного поведения, Котя, — читает ему, словно школьнику, мораль тот. — Вопрос не в том, с кем пьешь, вопрос в том, как пьешь. Это, если смотреть шире и глубже, вопрос перехода количества в качество. Философия, брат! Осмысление закономерностей.
— Спиноза! — кривится Дробанюк.
— Ладно, Котенция, сгинь куда-нибудь, — переворачивается на спину Ухлюпин. — У меня после танго ноги болят, мне подремать хочется.
Дробанюк остается наедине со своими мыслями. После разговора с Ухлюпиным они его мало радуют. „Черт, надо было и себе позвонить на работу, — думает он, — продемонстрировать, так сказать, усердие, засвидетельствовать его для публики, для общественного мнения. Узрят люди, услышат — и оценят. Скажут, прилагает товарищ усилия, старается. А там, глядишь, и до начальства дойдет. Слухами, то бишь неофициальной информацией, земля полнится“. А он, нелицеприятно размышляет Дробанюк, по-пацанячьи повел себя. Ну ладно — Ухлюпин хоть и горазд подколоть, но он-то свой человек, он по-дружески, можно сказать. А Поликарпов кто, с которым он распустил язык до пояса? Кот в мешке Поликарпов! И о нем известно только то, что многое потерял из-за того, что не видел „Кумпарситу“ в исполнении Ухлюпина с мадонной. А ведь одно то, что он не пьет, должно было насторожить! К тому же и не дремлет! Спать, видите ли, ему мешают! Хотел бы — спал. Значит, действительно себе на уме человек. Подозрительный!..
Читать дальше