Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Игнат и Степан шли сзади.

— Чего он? — Игната не на шутку встревожило настроение отца…

— Так… Ждал тебя долго. Сейчас пройдет. Песню спой с ним какую-нибудь.

— Какую песню? Я их перезабыл все. А ты поешь с ним песни?

— Да я ж шутейно. Я сам не знаю, чего он… Пройдет.

Опять шли огородом друг за другом, молчали. Игнат шел за отцом, смотрел на его сутулую спину.

— У него, что, слушай, — действительно одно плечо ниже или пиджак так идиотски пошит? — спросил Игнат тихонько.

Степан посмотрел на отца, пожал плечами.

— Не знаю. Что-то не замечал.

…Утро. Степан с отцом вкапывали на дворе большой воротный столб.

Подошли плотники с топорами и ножовками за поясами.

Поздоровались.

— Чего это вы? — спросил один из плотников. — С утра пораньше…

Ермолай нахмурился и ничего не сказал. Степан усмехнулся.

— Братень вчера силенку пробовал.

— Неужели выдернул? Не может быть…

Ермолай строго посмотрел на него, кто усомнился.

— Может, попробуешь поборешься с ним?

— Из меня борец…

— Он с женой приехал?

— С женой, — ответил Степан. — Жена мировая.

— Здорово гульнули вчера?

— Маленько гульнули, — хотел соскромничать Ермолай и тут же добавил: — Ефим Галюшкин на карачках домой ушел. Седня прибежал похмеляться, говорит: все руки вчера отдавили.

Посмеялись.

— Ну-ка, помогите.

Взялись за столб, подняли насколько можно и всадили в ямку.

— Будь здоров, Игнаха, — сказал при этом один из плотников. — Валяй на здоровье городских силачей, чтоб знали наших.

Ермолай разгладил бороду.

— У его шешнадцать орденов одних, — сказал он. — Вчера фотокарточку показывал.

— Медалей, — поправил Степан.

— Ну — медалей. Какого-то немца так, говорит, приложил — у того аж в пояснице что-то хрустнуло. Весь в меня, подлец. Я в парнях когда был, одного Сосняковского мужика задел, подрались чего-то с ними, — он весь свой век одним ухом не слышит. А счас вот…

— Ну, доделаешь тут, — сказал Степан. — Пойду. — Он пошел в дом за топором.

— Красивая, говоришь, жена?

— Да им глянется, а мне что?.. Восемьдесят рублишек ухнули вчера, — опять вернулся Ермолай к волнующей его теме. — Было дело.

— А где жена-то работает? Тоже циркачка?

— А шут ее знает, я не спросил. Ничто, уважительная бабенка. Меня — «папаша», «папаша»… Весь вечер от меня не отходила. Одетая с иголочки. Спят ишо. — Ермолай кивнул на дом.

Вышел Степан. Улыбался.

— Проснулся. Рассол дует.

Еще когда мужики только подошли, из дома вышла немая Вера, увидела посторонних, вернулась, надела вчерашнее дареное платье и прошлась по двору, вроде по делу. Потом ушла в дом, опять сняла его и пошла на работу в своем обычном.

…Шли по улице неторопливо. Разговаривали.

— Про Москву-то рассказывал? — все пытали Степана.

— Говорил маленько…

— А вот чо, правда или нет, говорят, на Кремле-то часы величиной с колесо? — спросил один невысокий, болезненный на вид мужичок.

— Я слыхал — больше, — возразил другой.

— Дык тогда какую же надо пружину, чтоб они ходили?

— Может, они не от пружины ходют. Может, специально движок какой-нибудь есть.

Немая, которая шла с ними вместе, свернула в переулок.

Под селом, из-за гор, вставало огромное солнце.

Там и здесь хлопали калитки, выходили на работу…

Ночью прошел небольшой дождик. Умытая земля парила под первыми лучами, дышала всей грудью.

Идут улицей плотники — строить.

Рано утром Чудик шагал по селу с чемоданом.

— К брательнику, поближе к Москве! — отвечал он на вопрос, куда это он собрался.

— Далеко, Чудик?

— К брательнику, отдохнуть. Надо прошвырнуться.

При этом круглое мясистое лицо его, круглые глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам — они его не пугали.

Но до брата было еще далеко.

Пока что он благополучно доехал до районного города, где предстояло ему взять билет и сесть в поезд.

Времени оставалось много. Чудик решил пока накупить подарков племяшам — конфет, пряников…

Зашел в продовольственный магазин, пристроился в очередь. Впереди него стоял мужчина в шляпе, а впереди шляпы — полная женщина с крашеными губами. Женщина негромко, быстро, горячо говорила шляпе:

— Представляете, насколько надо быть грубым, бестактным человеком! У него склероз, хорошо, у него уже семь лет склероз, однако никто не предлагал ему уходить на пенсию. А этот без году неделя руководит коллективом — и уже: «Может, вам, Александр Семеныч, лучше на пенсию?» Нах-хал!