Бледный посмотрел на него… Ничего не сказал. Подошел к столу, положил шоколад и взял свой фужер.
— Давайте, — сказал Максимыч.
Выпили… Помолчали. К шоколаду никто не притронулся.
— Ты что, обиделся, что ли? — спросил Пилипенко.
— Максимыч, — обратился бледный к «сантехнику», — пускай это постоит у тебя. — Он имел в виду чемодан. — А я пока пройдусь по набережной… Потом приду.
— Валяй, пройдись, — сказал Максимыч.
Бледный ушел, ни разу больше не поглядев на Пилипенку.
— Что он, обиделся, что ли? — опять спросил Пилипенко.
— Обиделся. Нехорошо ты с насмешкой-то… Он вообще обиженный человек.
— А что такое?
— Так…
— Что «так»?
— Ну так… Хороших людей часто обижают.
— Что за ерунда! Кто их обижает?
— Люди. Ты вот — взял обидел.
— Да ну уж!.. Пошутить нельзя, что ли? А какие люди-то?
— Есть.
— Мне чего-то его жалко стало. Я, может, зря с этим шоколадом, конечно… Но я же не хотел обидеть: тоже, смотрю, переживает человек… Чего он такой? Какие люди-то?
— Всякие… Бессовестные в основном. Приходют и обижают. Не знаешь, как можно мужика обидеть?
— Рога, что ли, баба ставит?
— Рога… или как там, а только флиртует, зараза, с кем попало.
— Ах, это его жена! — такая… патлатая. Да?
— Да.
— Так что же он не уйдет от нее?
— Да вот, вишь, не может уйти. Не все же такие… Пилипенки. Ты не пропадешь, Семеныч, не горюй.
— Кто тебе сказал, что я пропаду?
— Не пропадешь, нет. А этот — все: окочурился.
— А чего не уходит-то?
— Не может. Уходит — раз в неделю вот так вот: счас улочки две даст, придет и здесь заночует. А утром — опять к ней. Любит.
— Тьфу! — зло сказал Пилипенко. — Кого там любить-то? Патлы крашеные?
— Это я не знаю. Мне его жалко. Так жалко бывает… — Максимыч затушил «Кент» в блюдечке, помолчал, покачал головой грустно. — А что сделаешь?
— Да послать ее надо подальше!.. — стоял на своем Пилипенко.
— Да иди ты! — рассердился Максимыч. — Тебе бы все — посылать!.. Тебя вот послали — тебе как? Послать легче всего. Да и то вон… не может. Ну — послал он, ну и что? Легко ему станет?
— Ну, это уж тоже не жизнь.
— Жизнь. Это и есть жизнь. Думаешь… — Вдруг Максимыч прислушался… И встал. И сказал: — Вот еще один такой же шлепает.
— Кто?
— Погоди. — Максимыч еще для верности послушал. — Да. С тросточкой.
— Кто такой?
— Пан профессор, это я его так прозвал. Тоже… с душой идет. Счас, если выпьет, с одной рюмки окосеет.
— Правда, что ли, профессор? — не поверил Пилипенко.
— Натуральный профессор, из седьмого подъезда. Мы с ним частенько беседуем. Он… этот, как там у них, ну, по русскому языку профессор…
— Филолог?
— Труды пишет. А сам как ребенок… Ты только не надо, Семеныч… не ломи сдуру: тут уж вовсе… горе одно. А человек золотой.
Вошел «пан профессор» с тросточкой. Он — седенький, старенький, не столько даже седенький, сколько старенький.
— Не могу больше, Максимыч!.. — сразу заговорил профессор жалобно. Увидев Пилипенку, ничуть не смутился, поздоровался и продолжал: — Не могу больше, дорогой мой. Пришел к тебе опять — больше некуда. — Он сел на лежак, склонил голову. — Вот штука — некуда.
Максимыч пошел в угол, достал еще бутылку коньяка, раскупорил на ходу, налил в три рюмки. Одну поднес профессору.
— На-ка, все маленько отмякнет.
Профессор машинально принял рюмку, посмотрел на нее.
— Выпей, выпей, — убежденно сказал Максимыч. — Легче станет. Вот шоколадом закусишь… Допекла?
— Допекла, — сказал профессор, принимая из рук Максимыча кусочек шоколада. — Да ведь сколько энергии! Сколько энергии!..
— Ну, давайте.
Профессор поперхнулся, но выпил всю рюмку и заел шоколадом. И вытер платочком глаза и рот.
— Днем ей позвонили из универмага: есть норковая шуба — три с половиной тысячи, — стал рассказывать профессор обоим, Максимычу и Пилипенке, — она звонит мне в университет…
— Ешь шоколад-то… и рассказывай.
— Спасибо.
— Ну, звонит?
— Звонит в университет… У-у, меня что-то в жар кинуло. Или здесь вообще жарко?
Максимыч без ехидства подмигнул Пилипенке и показал глазами на профессора: уже запьянел.
— Здесь жарковато, конечно. Ты не волнуйся, Аркадий Михалыч, спокойней. Ну, звонит эта телка в универмаг?..
— В университет. «Достань полторы тысячи». Две тысячи у нее есть…
— Так, это уже легче, — с легким накалом сказал Максимыч. — Хм!
— Но где я достану полторы тысячи? — удивленно и беспомощно спросил профессор. — «У кого-нибудь из профессоров». У ко-го?
Читать дальше