Василий Гроссман - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Внизу захохотали. Мортирыч крикнул:

— Скорей, скорей, спасайтесь!

Оказывается, что из лежавшей на сетке бутылки выскочила пробка: оранжевое пиво, блестя на солнце, текло на пол, и рыжая пена, треща, лезла из зеленого бутылочного горлышка.

— Весна, пиво бродит, — сказал Ефремов, вытирая лицо и с удовольствием вдыхая хмельной запах.

— «Когда цветет виноград, играет старое вино», — есть такой роман у Шпильгагена, — сказал писатель.

— «Le vin est tire, il faut le boire», — есть такая французская поговорка, — сказал режиссер.

Вино откупорено — его надо пить.

Мортирыч снял сверху полупустую бутылку.

— Давайте мы его, бунтовщика, без стакана, — и приложился к бутылке.

Ефремову захотелось, чтобы Екатерина Георгиевна сидела здесь рядом, щурясь от солнца, глядя в окно, слушая шутки режиссера, и он снова, как вечером, почувствовал тоску по ней.

Основа… Змиев… Балаклея… Святогорск. К пяти часам они подъехали к Красному Лиману.

— Ну, вот он, Донбасс! — сказал писатель. — Кончилось царство травы и деревьев. Здесь начинается страна дыма, угля, стали.

— Ну, какой же это Донбасс?! — сказал Ефремов. — Бассейн с Краматорской, а здесь еще Славянск, курорт.

Но и в Донбассе продолжалась весна.

Земля была вскопана. Заходящее солнце освещало ее спокойным, желтым светом. Казалось, что мир облит прозрачным медом. Рабочие в черных и синих комбинезонах, белоголовые ребята, женщины — все копали землю, строили изгороди, сажали семена. Обнаженные ноги женщин казались молочно-белыми на фоне жирной, черной земли. Огороды были всюду — они смело зеленели у огромных заводских зданий, полных темного огня, они вползали между домиками поселков; часто густой, черный дым из заводских труб застилал землю, и казалось, что земля клубится, движется…

— Какая сила! — говорил режиссер. — Дым, железо, и тут же рядом — женщина, светлая зелень и мужья, только что вышедшие из огня.

— Да, боюсь только, что дым сожрет эту зелень, — сказал писатель.

— Нет, зачем? — возразил Ефремов. — Пишут, что за границей дымовые газы отводят в парники и получают богатые урожаи. Дым — ведь это углерод: из него строятся растения.

— Ах, черт! Цветы из дыма — это красиво.

— Да, цветы из дыма, — повторил Ефремов. — Таких примеров много можно подобрать. Чего, кажется, гаже — трупное сало? А из него динамит можно сделать. Как загремит, во славу жизни!

И он огорчился, что сказал интересное, а жены не было, чтобы послушать.

Они приехали в Сталине поздно вечером. Дрожащие огни рудников сияли как скопления звезд, фонари далеких шахт смутно белели молочными туманностями.

Перед вокзалом на круглой площади стояли машины. Ефремов обошел их, и один из шоферов, молодой парень, помахал перчаткой и радостно, точно родственнику, закричал:

— Сюда, сюда!..

В прошлогоднюю поездку этот парень возил Ефремова в пароконной пролетке.

Он сел в машину рядом с шофером, с удовольствием прижался спиной к прохладной подушке. В длинной очереди к автобусу он вдруг увидел своих попутчиков и предложил их подвезти в город.

Они всю дорогу ругали каких-то людей, все перепутавших и забывших, и были так огорчены, что даже не посмотрели на величественные темные терриконы Ветковского рудника, на гирлянды огней Смоляниновской шахты, на огромное зарево над металлургическим заводом… Вскоре они въехали в город, и прохладный степной ветер сразу исчез, а воздух сделался теплым, почти душным, как летом.

Подъехав к гостинице, Ефремов спросил шофера:

— Как там: начальство еще на заводе?

— А где им быть? — рассмеялся шофер.

— Тогда подождите пятнадцать минут, я вместе с вами поеду.

Он спросил у дежурного ключ от заказанного для него заводом номера и поднялся на второй этаж. Войдя в комнату, он посмотрел на кровать, застеленную свежим бельем, на откинутое мягкое ухо одеяла и сокрушенно сказал:

— Надо в Москву спешить, товарищ.

Ефремов разделся, осмотрел свои голые ноги и ужаснулся тому, что они волосатые. Никогда он не замечал, что его ноги так некрасивы.

«Что делать? — подумал он. — Мазаться дымящей серной кислотой?»

В комнате было очень тихо, все предметы крепко стояли на своих местах, и от этого кружилась голова. Вот, казалось, снова застучат колеса, задребезжат бутылки в сетке, стакан поползет со стола.

Вода в умывальнике была свежей, ледяной. Он долго мылся, было приятно обливать перегретое, потное тело. От холодной воды у него вдруг застучали зубы. Потом, когда он вытерся и надел свежую сорочку, захотелось спать. Он оделся, взял портфель и пошел к двери.