Василий Гроссман - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Сергей Иванович сказал ему несколько слов, и они оба рассмеялись, оглянулись на Марью.

— Ладно, ладно, я понимаю, — сказал Селезнев.

Марья шла за ним по узкому пролету между станками, и Селезнев кричал ей:

— Операция пустяшная, самая простая на всей сборке, — овладеешь, можешь не сомневаться.

Через несколько минут они подошли к длинной узкой дорожке, у которой стояли парни и девушки. По этой дорожке ползли те большие чугунные кабаны, которые там, в конце пути, уже обросшие щетиной рычагов, ручек, проводов, охваченные цепью, плыли под потолком цеха, — Марья сразу же их узнала.

— Ну вот, — объяснил Марье Селезнев, — это малый конвейер, сборка мотора, одним словом. Вон там блок поступает на рольганг, а вот в том конце мотор сходит с конвейера и идет на испытания. Понятно?

— Понимаю, — сказала Марья, хотя не поняла ни слова.

Она оглянулась по сторонам — справа, откуда подплывали моторы, стоял огненно-рыжий веснушчатый парень — он, с зверским видом подхватив какую-то болтавшуюся на проводе алюминиевую бутылку, нажимал ею на мотор; при этом раздавался такой треск, словно стрелял пулемет.

Слева — там, куда мотор уплывал, — стояла девушка в беретике, из-под которого лезла на лоб челка, — таких девиц Марья очень не любила и, встречая их на улице, произносила рычащее, грубое слово.

Девушка, с изумительной быстротой работая тонкими, ловкими пальцами, привинчивала к мотору блестящую медную трубу.

Никогда Марья не думала, что девушки с челками работают на заводах.

А дальше — вправо и влево по бесконечной дорожке — стояли люди и работали.

— Ну вот, операция здесь пустая, — сказал Селезнев, — шплинтовка болтов коренных подшипников. Понятно?

— Да, — сказала Марья и совсем растерялась.

Но когда Селезнев, взяв в руки маленький ломик, показал ей, как нужно поворачивать коленчатый вал, как вставляются медные шплинты в головки болтов и как ударом молотка они закрепляются, Марья вдруг поняла, что нет ничего сверхъестественного в этой работе. Селезнев некоторое время работал и, поглядывая на Марью, спрашивал:

— Понятно?

Марья кивала головой, а Селезнев говорил:

— Ну вот, все в порядке. — А затем он снова поворачивал к ней голову и спрашивал: — Понятно?

Потом Селезнев передал инструменты Марье.

Первые движения ее были неуверенны и торопливы, шплинты не лезли в отверстия, дрожащие пальцы неверно направляли молоток. Но Марья чувствовала, что работа пойдет, что работа должна пойти, что здесь, сейчас она врывается в новую область жизни, и она напрягала все силы, чтобы снова не закрылась распахнувшаяся перед ней дверь. И работа пошла. Никогда Марья не испытывала такого чувства, как сейчас. Мотор подплывал к Марье от рыжего парня, она делала свою часть работы, и мотор — по роликам — уходил от нее к девице с челкой, а от девицы переходил к двум парням в полосатых матросских рубахах, от парней — к косоглазому и широкоскулому дяденьке («китай», — определила Марья) и плыл все дальше, мимо парней и девушек; и каждый из них вкладывал свою долю труда в этот плывший по железной реке мотор. Рыжий парень не говорил с Марьей, но они поглядывали друг на друга всякий раз, когда мотор переходил от него к ней. И девица с челкой переглядывалась с Марьей, ожидая прихода мотора. Это была общая работа. И Марья не удивилась, когда девушка подошла к ней и помогла повернуть заевший коленчатый вал.

— Запарились? — спросила девушка.

— Да нет, — сказала Марья и хотела сказать, как она рада, что пошла на завод, как боялась ночью, что не сумеет работать; она ведь ничего не умеет, и как все хорошо сложилось, и какие хорошие люди встретились ей, она в жизни не думала, что есть такие люди на свете.

Но она ничего этого не сказала, потому что приплыл новый мотор и нужно было работать.

Через несколько минут подошел к ней рыжий парень, посмотрел, как она работает, и мрачно сказал:

— Дай-ка, — и показал ей, как удобней поворачивать коленчатый вал.

Перед обедом вдруг пришла Александра Петровна, и они очень обрадовались друг другу.

Марья, продолжая работать, разговаривала с Александрой Петровной и никак не могла объяснить, чем она так довольна.

Этот день прошел быстро, Марья даже растерялась, когда наступил конец работы. Но потом, вспоминая его, она удивлялась, как много событий и переживаний испытала она за семь часов. Рыжий парень учил ее мыть руки машинным маслом; девушка одолжила ей рубль на обед, потому что Марья оставила кошелек в раздевалке; в столовой, где она сидела за столом и заказывала по карточке обед, соседи ей горячо советовали брать «суп гороховый», а никак не «щи свежие»; а главное — работа, эта тяжелая работа, от которой у нее болели руки в предплечье, удивительная общая работа сотен и тысяч людей, в которой Марья участвовала первый раз в своей жизни.