Василь Быков - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Вот это дело! — сказал Карпенко, когда они подошли к траншее. — Вот за это хвалю.

Он перенял от Глечика его ношу, с интересом осмотрел новенький пулемет, огромной пятерней потянул на себя рукоятку затвора.

— Трофей! — засмеялся Свист и спрыгнул в траншею. — А пожрать ни шиша. Все сгорело.

Карпенко повертел в руках пулемет, подергал затвором, прицелился. Пулемет ему явно нравился, но старшина все еще что-то нерешительно взвешивал.

— А патроны? — спросил он Свиста. — Это и все? Нет, не пойдет. На, Овсеев, осваивай машину. Свист только присвистнул.

— Ну и зря. Ничуть не хуже твоего «дегтяря».

Овсеев между тем без особой радости взял пулемет, а Витька, запустив руку в глубокий карман шинели, что-то подал старшине.

— Ну, а на это что скажешь? А?

Карпенко осторожно взял с его ладони круглые карманные часы на длинной блестящей цепочке, заскорузлыми большими пальцами бережно открыл футляр, покрутил головку. Это были великолепные карманные часы с секундной стрелкой и выпуклыми, светящимися во тьме цифрами на кремовом циферблате.

— Пятнадцать камней, анкерный ход! — хвастал Свист. — Можешь взять. На именины не подарю, а теперь — пожалуйста.

— Смотри ты, какая штуковина: пятнадцать камней, говоришь? — не то всерьез, не то со скрытой иронией спросил старшина. — Молодец Свист, молодчина. Этак через месяц-два из тебя заправский мародер получится. Первый сорт, ярина зеленая!

— Ну скажешь еще — мародер! — засмеялся Свист. — Не хочешь, давай сюда.

Он протянул руку, но Карпенко, не обратив на нее внимания, размахнулся и изо всей силы ударил часами об иссеченную пулями стену сторожки. Посыпалась штукатурка, и, казалось, с тонким звоном разлетелись в разные стороны все пятнадцать камешков.

— Вот и все. И молчок! — сказал командир и отвернулся к своему пулемету.

Свист почесал затылок и действительно не сказал ни слова.

Заинтересовавшись принесенным пулеметом, Глечик подошел к Овсееву, и они вдвоем начали изучать этот трофей. Но Овсеев опять почему-то стал невеселым с виду, почти подавленным, и невозможно было понять, рад он оружию или не очень. Все же, заметив любопытство Глечика, он положил пулемет на бруствер, сдул с него пыль и открыл затворную коробку.

— Эмгэ тридцать четыре, последней модели. В училище изучали. Скорострельность тысяча выстрелов в минуту — не ровня «дегтярю».

Глечик внимательно прислушивался к словам более опытного товарища, думая, что тот покажет, как обращаться с пулеметом. Но Овсеев вдруг с непонятной враждебностью бросил:

— А вообще, на кой черт! Ты принес, ты и стреляй!

— Так я не умею, — чистосердечно признался Глечик. Овсеев щелкнул затвором.

— Ты не умеешь, а мне еще жить охота!

Он не хотел говорить Глечику, что с пулеметом гораздо опаснее в бою, чем с винтовкой, что раньше всех погибают пулеметчики, что теперь ему уже не спрятаться в траншее, потому что Карпенко потребует огня, и Овсееву придется рисковать головой. Сразу недобро омрачилось его прояснившееся было лицо, снова в его быстрых глазах забегали огоньки раздражения. Действительно, как это он не превозмог нерешительности и не воспользовался такой подходящей для спасения ночью. Тоскливое чувство обреченности все больше охватывало его. Морща свой мокрый вспотевший лоб, он продолжал думать о том, как найти выход из создавшегося положения. Прикинул: если отдать пулемет Глечику, можно, прикрываясь углом сторожки, незамеченным пробраться к лесу. Думалось, напуганный боем, Глечик согласится на это, а он пообещает затем помочь уйти и ему. Вот почему, вдруг круто изменив свое отношение к молодому бойцу, Овсеев по-дружески похлопал его по плечу:

— Слушай, бери пулемет! Стрелять научу.

— Давай! — обрадовался Глечик и подошел ближе.

Овсеев уже было воспрянул духом и начал объяснять принцип действия пулемета, когда вдруг от сторожки раздался строгий голос Карпенко:

— Овсеев, кончай хитрить! Не на базаре! Этот окрик заставил Овсеева осечься на полуслове, и он с ненавистью посмотрел на старшину.

— Собака! Фельдфебель. Черта ты тут продержишься. Перебьют, как мышей.

Глечик в растерянности молча протирал вороненую сталь пулемета. В сердцах брошенные Овсеевым слова, что их всех перебьют, в конце концов встревожили и его. Но парню не хотелось и думать об этом, настолько он свыкся с мыслью об их удаче.

— Пшеничный вот смылся, — мрачно сообщил Овсеев. — Успел.