Я вымыл руки — он в спине
Холодной дрожью!
…Что было правдою во сне,
Что было ложью?
Коль этот сон — виденье мне, —
Еще везенье!
Но — если было мне во сне
Ясновиденье?!
Сон — отраженье мыслей дня?
Нет, быть не может!
Но вспомню — и всего меня
Перекорежит.
А после скажут: «Он вполне
Всё знал и ведал!..» —
Мне будет мерзко, как во сне,
В котором предал.
Или — в костер! Вдруг нет во мне
Шагнуть к костру сил, —
Мне будет стыдно, как во сне,
В котором струсил.
Но скажут мне: «Пой в унисон —
Жми что есть духу!..» —
И я пойму: вот это сон,
Который в руку!
* * *
Зарыты в нашу память на века
И даты, и события, и лица,
А память — как колодец глубока:
Попробуй заглянуть — наверняка
Лицо и то неясно отразится.
Разглядеть, что истинно, что ложно,
Может только беспристрастный суд:
Осторожно с прошлым, осторожно —
Не разбейте глиняный сосуд!
Иногда как-то вдруг вспоминается
Из войны пара фраз —
Например, что сапер ошибается
Только раз.
Одни его лениво ворошат,
Другие неохотно вспоминают,
А третьи — даже помнить не хотят,
И прошлое лежит, как старый клад,
Который никогда не раскопают.
И поток годов унес с границы
Стрелки — указатели пути, —
Очень просто в прошлом заблудиться —
И назад дороги не найти.
Иногда как-то вдруг вспоминается
Из войны пара фраз —
Например, что сапер ошибается
Только раз.
С налета не вини — повремени:
Есть у людей на всё свои причины —
Не скрыть, а позабыть хотят они, —
Ведь в толще лет еще лежат в тени
Забытые заржавленные мины.
В минном поле прошлого копаться —
Лучше без ошибок, — потому
Что на минном поле ошибаться
Просто абсолютно ни к чему.
Иногда как-то вдруг вспоминается
Из войны пара фраз —
Например, что сапер ошибается
Только раз.
Один толчок — и стрелки побегут, —
А нервы у людей не из каната, —
И будет взрыв, и перетрется жгут…
Но, может, мину вовремя найдут
И извлекут до взрыва детонатор!
Спит земля спокойно под цветами,
Но когда находят мины в ней —
Их берут умелыми руками
И взрывают дальше от людей.
Иногда как-то вдруг вспоминается
Из войны пара фраз —
Например, что сапер ошибается
Только раз.
<���До 1978>
Михаилу Шемякину с огромной любовью и пониманием
Однажды я, накушавшись от пуза,
Дурной и красный, словно из парилки,
По кабакам в беспамятстве кружа,
Очнулся на коленях у француза, —
Я из его тарелки ел без вилки —
И тем француза резал без ножа.
Кричал я: «Друг! За что боролись?!» — Он
Не разделял со мной моих сомнений, —
Он был напуган, смят и потрясен
И пробовал согнать меня с коленей.
Не тут-то было! Я сидел надежно,
Обняв его за тоненькую шею,
Смяв оба его лацкана в руке, —
Шептал ему: «Ах, как неосторожно:
Тебе б зарыться, спрятаться в траншею —
А ты рискуешь в русском кабаке!»
Он тушевался, а его жена
Прошла легко сквозь все перипетии, —
Еще бы — с ними пил сам Сатана! —
Но добрый, ибо родом из России.
Француз страдал от недопониманья,
Взывал ко всем: к жене, к официантам, —
Жизнь для него пошла наоборот.
Цыгане висли, скрипками шаманя,
И вымогали мзду не по талантам, —
А я совал рагу французу в рот.
И я вопил: «Отец мой имярек —
Герой, а я тут с падалью якшаюсь!» —
И восемьдесят девять человек
Кивали в такт, со мною соглашаясь.
Калигулу ли, Канта ли, Катулла,
Пикассо ли?! — кого еще, не знаю, —
Европа предлагает невпопад.
Меня куда бы пьянка ни метнула —
Я свой Санкт-Петербург не променяю
На вкупе всё, хоть он и — Ленинград.
В
мне одному немую
тишину
Я убежал до ужаса тверезый.
Навеки потеряв свою жену,
В углу сидел француз, роняя слезы.
Я ощутил намеренье благое —
Сварганить крылья из цыганской шали,
Крылатым стать и недоступным стать, —
Мои друзья — пьянющие изгои —
Меня хватали за руки, мешали, —
Никто не знал, что я умел летать.
Через «пежо» я прыгнул на Fauborg
И приобрел повторное звучанье, —
На ноте до завыл Санкт-Петербург —
А это означало: до свиданья!
Читать дальше