Василий Антонов - Последний допрос

- Где ружжо?-скалясь, спросил он и ткнул Авдюшку револьвером в лоб.- Ружжо где, говорю!

- Под дыхало меня саданули, а ружье тут было,- придя в себя, ответил Авдюшка.

Нагибаясь, он стал смотреть вокруг.

- Сволота! Пристрелить тебя мало!-завизжал Харя и стал тыкать Авдюшку револьвером в спину.

Конные, пешие стаскивали к проруби трупы. Чуя человеческую кровь, храпели и бесновались кони, визжал и хрустел под копытами лед. С шашкой наголо подскакал полковник Дубасов, слетел с коня, ширнул шашку в ножны, бросил:

- Урядник, где сотник Лютый?

Харя, хлюпко шмыгая носом, что-то пробормотал, а полковник все злее и злее наигрывал плетью. И вдруг начал остервенело сечь ею Харю. Потом накинулся на Авдюшку. Порол долго, норовя все по лицу и по рукам. Но не больно было Авдюшке, будто били не его, а другого - крепила мысль, что он среди этих извергов один не взял греха на душу.

Дубасов бушевал, размахивая нагайкой:

- Стервы!.. Предатели!.. Перевешаю, мать вашу!..- он прыгнул к Авдюшке, схватил его за отвороты полушубка и так встряхнул, что тот, щелкнув зубами, до крови прикусил язык.- Где винтовка, сучий сын? Отвечай, подлюка, иначе утоплю, как щенка! Слышишь?

Авдюшка молчал, глядя в безумные глаза полковника.

Только когда полковник брызгал в лицо слюной, его слегка мутило.

Бородатый казак быстро подошел к полковнику и стал тихо говорить ему что-то.

- Сюда его!- сипло взвизгнул Дубасов.

Подвели не очень видного мужика, белоголового от набившегося в волосы снега, в драной шубейке. Мужик придерживал правой рукой раненое плечо и смотрел вперед, навстречу поземке, будто силясь вспомнить что-то. Вокруг него, как воронье перед поживой, скучились с голодной лютостью слуги «бога и атамана», а он не видел их и все смотрел куда-то.

Полковник взял Авдюшку за воротник полушубка, рывком поставил на край проруби. Выхватил у ближнего казака винтовку, сунул ее Авдюшке в руки. Целясь, уперся дулом нагана в лоб.

- Стреляй комиссара, сучье вымя! Ну?

Все завопило в Авдюшке: «Жить!» Но за свою жизнь нужно было загубить другую и навсегда забыть дорогу в родной дом, к отцу и матери. По спине, щекоча, пробежала холодная струйка пота, и в груди стало пусто. Жить хотелось!

- Ну?- полковник взвел курок.- Большевика жалко? Стреляй!..

- Он, ваше благородие, вахмистра Лукина где-то затерял, когда еще в Сибири были,- прильнув к уху полковника, просипел Харя.

- Говорит, красные подстрелили. Врет!..

- А-а!..- взвыл полковник.

Авдюшка вскинул винтовку к плечу, закрыл глаза и выстрелил. Когда снова открыл их, комиссар лежал на боку, словно утомился и прилег отдохнуть. Темно расплываясь в снегу, из него текла кровь. «Убил»,- подумал Авдюшка и больше уже ни о чем не думал. Доволок по приказанию полковника труп до проруби и столкнул его туда. Обрадовался, что убитый не всплыл, а сразу исчез в черной прорве воды.

- Вот вояка!- гоготали казаки.- В штаны, наверное, наклал, пощупать надо!..

- С такими только против красных воевать!..

Торопливо, словно боясь, что мертвые оживут, всех убитых побросали в прорубь. Полковник вскочил на своего чертом выплясывающего жеребца и с места погнал его рысью. Все конные, как волчья стая за вожаком, кинулись за ним.

Харя построил взвод, опять было пристал к Авдюшке с руганью и револьвером, но длинноусый немолодой казак Лобов приблизился к Харе и ласково посоветовал:

- Не кипятись, урядник. Прорубь-то еще не застыла. Уразумел?- вынул из-за пазухи фляжку (горло берег - на груди согревал) и одним дыхом опорожнил ее.- А винтовку мы ему найдем.

Взводный ошалело постоял перед подчиненным, ничего не сказал и повел взвод прочь от проруби.

С диким посвистом метался по плененному льдом Иртышу огненно-жгучий ветер, затягивалась льдом черная прорубь.

В отступлении из городка Авдюшке чудилось какое-то недоброе предзнаменование: во дворе штаба горели костры, там жгли какие-то бумаги; черными хлопьями летал пепел во дворе школы - здесь офицеры из контрразведки бросали в огонь свои бумаги. А их было много, целая телега.

Беспричинно орали на рядовых офицеры, и те, рядовые, казалось, равнодушны были к этим строгим голосам - сами спешно собирались в дорогу. Некоторые из них были злы, другие - непонятно веселы. Запряженные брички, телеги, тачанки рвались со двора и с грохотом выкатывались на улицу.

Ржали кони, кричали люди. Шумом городок напоминал времена недавних ярмарок.

Старший урядник Харя, будто оглушенный этим переполохом, сразу как-то сник, не пыжился и не ругался. Построил свой взвод почти молча и повел его через дорогу во двор штаба.