Дмитрий Фурманов - Чапаев. Железный поток. Как закалялась сталь

Дальше события заскакали белыми зайцами. Отряд получил приказ быстро собраться. В штаб армии вызвали командира и наказали, чтоб был с отрядом готов к выступленью.

Назначенной четверке из реввоенсовета напомнили:

— В Уральск уезжать немедленно!

Засуетились. Заторопились. Не успели как следует проститься с отрядниками. Да и верилось, что скоро свидятся в Уральске.

От реввоенсовета оттолкнулись две тройки: в первой сидели Федор с Андреевым, в задней — Лопарь и Терентий Бочкин.

Вскинулись кони, свистнул посвист ямщицкий, взвизгнул змеиной смешью кнут степной — и в снежный метельный порох легкие тройки пропали, как птицы.

Морозно поутру в степи. Возницы накругло укутаны в бараньи лохматые тулупы. Спрятали их головы кудлатые вороты от дремлющих седоков.

— Лопарь, озяб? — ссутулился к нему иззябший Бочкин.

— Гвоздит… до селезенки! — прохрипел уныло Лопарь. — Остановка-то скоро али нет?

— Кто ее знает, спросить надо приятеля-то… Эй, друг, — ткнул он в рыжую овчинную тушу. — Жилье-то скоро ли будет?

— Примерзли?

— Холодно, кум. Село-то скоро ли, спрашиваю?

— Верст семь, надо быть, а то… и двенадцать! — свеселил ездовой, не оборачивая головы.

— Так делом-то — сколько же?

— А сколько же! — веселым зубоскальем хахакал возница.

— Как ты село-то называл?

— Ивантеевка будет…

— А с Ивантеевки до Пугачева — далеко?

— Да што же там останется?

Мужик деловито и строго скосил глаза, прикоченелый палец глубоко впустил в ноздрю. Помолчал минутку. Сообщил:

— Ничего, можно сказать, не останется: к Таволожке осьнатцать да от Таволожки двадцать две, — как есть к обеду на месте!

— А сам ты как — из Николаевки? — выщупывал Бочкин.

— Из нее, откуда ж ищо-то быть?

И в тоне мужичка послышалась словно обида. Какого, дескать, черта пустое брехать: раз в Николаевке брал седоков — известно, и сам оттуда.

— Ну, отчего ж, дядя? Может, и ивантеевский ты, — возразил было Бочкин.

— Держи туже — ивантеевский…

И дядя как-то насмешливо чмокнул и без надобности заворошил торопливо вожжами.

У мужичков такая сложилась тут обычка: привезет, например, какой-нибудь Карп Едреныч из Ивантеевки в Николаевку седока, а Едрен Карпычу из Николаевки в Ивантеевку уже дан наряд везти другого. Так он не везет, не делает лишнего конца, а передает седока Карпу, и тот на усталых лошадках ползет-ползет с ним бог весть сколько времени. Тот ему потом, дяде-то Карпу, — услуга за услугу. Дядям это очень удобно, а вот седокам — могила: какой-нибудь двадцативерстный перегонишко тянут коротким шажком четыре-пять часов. И это несмотря ни на какие исключительные пункты мандата:

«Сверхсрочно… Без очередей… Экстренное назначение…»

Все эти ужасные слова трогали Карпов Едренычей очень мало, — они ухмылялись в промерзлый ус, добродушно, и медлительно сдирали сосульки с шершавой бороды, успокаивали волнливого седока:

— Прыток больно. А ты потерпи — помереть успеешь… милай!

Терентий слышал про эту обычку возницкую, вспомнил теперь и понял, отчего так сладко и хитро причмокнул дядя.

— Знаю, брат, на обмен нашего брата возите…

— А то нет! — оживился возница. — Знаю, на обмен, — все оно полегше идет…

— Ну, кому как…

— Никому никак, а всем полегше… — рассеял он Терентьевы сомненья.

— Вам-то, знаю, легче… Кто про то говорит, — согласился Бочкин. — А нам вот от этих порядков — чистая беда: на заморенных не больно прокатишь, протащимся целый день…

— Это у меня-то заморенные? — вдруг обиделся возница и круто обернул тулуп спинищей, молодецки вскинул вожжами, с гиком пустил коней, только снег завихрил, запушил в лицо. — Эй вы, черти! Фью, родимые… Ага-а-а… Недалеко уж… Нн-о… соколики!

Мужичка не узнать: словно на гонках, распалился он над снежной пустынной степью.

И когда утолил обиду, поудержал разгорячившихся лошадок, повернул голову в высоком вороту, глухо заметил:

— Вот те и мореные!

— Лихо, брат, лихо, — порадовали его седоки.

— То-то, лихо, — согласился дядя и степенно добавил: — А што устамши бывают, на то причина — езда большая: свое справляй, наряды справляй, — дьявол, и тот устанет, не то што лошадь…

— А много, знать, нарядов? — полюбопытствовал Лопарь.

— Мало ли нарядов, — живо отозвался мужик. — Тут шатается народу взад-вперед — только давай… И чего это мечутся, сатаны, диву я даюсь: толь и шмыгают, толь и шмыгают, а все лошадей! И кому задержал — тыкву дать норовит!