Евгений Кондратьев - Москвичка

Да, Медведев спит — и это вам не странно и не пугает. От Беспалова вы уже знаете, что Олег Николаевич не мог забыться сном ни на минуту с того дня, как вернулся с вами из поездки на Истринское и увидел Марию и Любу. Он и не хотел спать, твердил, что это ему не требуется, и, просыпаясь ночью, Беспалов видел, что Олег о чем-то мечтает, улыбается, мрачнеет…

— Да. Он так жаждал, чтоб вы приехали, — как бы спохватившись, обрывает себя Беспалов. — Но стоило ему услышать, что едете, как тотчас закрыл глаза и засопел, как ребенок… Спит, не просыпается, только во сне разговаривает, слышите?

Медведев действительно пробормотал несколько слов или целую фразу. Понятны были только два — «Люба» и «Маша». Осознав это, Беспалов подергивает плечами, неясно смотрит на вас и отводит взгляд в сторону.

— Спит? Пусть, — говорите вы. — Сейчас нет ничего важнее сна. И пожалуйста, продолжайте рассказ, кстати, не избегая упоминания о Марии. Я слушаю вас как врач.

Беспалов немногословен и, вопреки просьбе, еще и осторожен. А все-таки…

Когда собрались там вчетвером, Медведев предложил завтра, в свободный день Марии, устроить загородную поездку на машине. (Вы, Ольга Николаевна, слушаете об этом, и грудь вздрагивает от ударов: «Загородную поездку!») Но тогда Беспалов «ввернул» Марии о бессоннице Медведева, и та обеспокоилась, даже побледнела, припомнила за Олегом кое-какие странности и потому спросила, не собраться ли у нее, чтобы устроить «вкусный день» хотя бы с самодельными пельменями? (Вы нисколько, Ольга Николаевна, не меняетесь в лице, но как вскипает у сердца и хочется закричать: «Конечно же! С пель-ме-ня-ми!») Но там Медведев продолжал упорствовать: дайте хоть Любу покатать! Вот когда он встретил такую твердость Марии, что даже побагровел от обиды, тотчас придумал какой-то нелепый предлог и стал собираться домой, а на прощание упрекнул ее: «Я не настолько горбатый, как вы думаете!» И хотя эти «сборы» растянулись на полтора часа, Медведев и Беспалов уехали оттуда раньше, чем Любе ложиться спать. «Ничего, папа, — сказала девочка, как бы утешая Медведева. — Поезжай, как тебе надо, у меня есть интересная книжка, перед сном почитаю».

Олег Николаевич повел машину и вдруг начал клониться головой к рукам, засыпать за рулем. Беспалов затормошил его, взбодрил немного, а тот твердит: «Права Ольга Николаевна, мне нужен предполетный отдых…» — и на каком-то слове врезается в заднее колесо огромного автофургона… (Вы, Ольга Николаевна, с облегчением представляете себе это колесо, толстую шину: пусть она не мягка, но вам видится, что Медведев отскакивает от нее, словно от мяча… Потом вам мерещится Люба: что, если бы с отцом произошло непоправимое?!)

Как же они оказались все-таки дома?

— Нас довез, — говорит Беспалов, — вызванный кем-то автоинспектор, который, кстати, на время отобрал любительские права.

— Довез, — говорит и Медведев в своем углу. — Наклонись ко мне, Маша… А, это вы, Ольга?

Вы, Ольга Николаевна, оборачиваетесь, как на сильный стук. Нет. Все это — разговоры во сне. Голова Медведева запрокинута на подушке, веки сжаты. Медведев погружен в сон, как в обморок…

В этот долгий, огромный день, который не дает ни минуты пощады, вам предстоит пережить еще и приезд Марии.

Мария приезжает без звонка, ведомая каким-то безошибочным женским порывом. Она входит вслед за Беспаловым в комнату, мягким движением срывая с головы черный цветастый платок, ее расширенные глаза и полные губы, сохраняющие нерастраченное девическое выражение, готовы, кажется, вмиг измениться при любом внезапном известии или при виде другой женщины, но взгляд Марии невидящ. Она и смотрит в упор, и не замечает вас. Она кидается к постели Медведева, становится возле него на колени, и на руки Олега Николаевича ложатся пряди ее светлых волос.

— Ты? — произносит Медведев, и вас поражает, что в вашем присутствии он все время спал, но Мария словно заставила его открыть глаза, как только появилась в дверях.

— Лю-ба! — протяжно восклицает Олег Николаевич.

Мария испуганно отклоняется от него:

— Что с тобой? Это я, Мария.

Внезапно он начинает смеяться:

— Ну какая ты Мария! Ты — часть Любы. Ты и Люба — для меня одно! Думаешь, я уже с ума сошел? Или сболтнул спросонок? Хотя, наверно, схожу. Кто здесь еще? Беспалов, ты?.. Ольга Николаевна!

И Мария встает с колен, и Медведев садится на тахте, и вы делаете к ним шаг, другой. Ноги вам повинуются. Вот только горло разбухло и пульсирует, себя душит. Хорошо, что Медведев первый начинает говорить, торопится, смотрит то на вас, то на Марию.