Василий Золотов - Земля горячая

— Стаканы найдутся, — подмигнул ему Минц и стал вытаскивать из сумки закуску и посуду.

Булатов добродушно рассмеялся.

— Вы, никак, под окном собирались Новый год встречать?

— А как же! Поближе к Галине.

Минц быстро, по-хозяйски, расставил на тумбочке стаканы, хлеб, салат и спросил у Булатова:

— Что разливать будем? Может, спиртику?

— Нет уж, в торжественных случаях полагается пить шампанское, — ответил Семен Антонович и, повернувшись к Игорю, сказал: — Прошу будущего папашу взять меня в крестные отцы. Между прочим, любые возражения все равно будут отклонены. — И, подняв стакан, чокнулся со мной. — За тебя, Галина, за твоих друзей, за счастье в Новом году!

Честное слово, этот визит Семена Антоновича просто ошеломил меня! А Булатов, поднявшись, уже торопил ребят:

— Пошли, пошли, пусть Галина спит покрепче да набирается сил. Завтра наведаемся. А сейчас, молодежь, приглашаю всех вас к себе. — Он остановился, нахмурил в раздумье брови и вдруг, глядя на меня в упор, твердо сказал: — А ты, Галина, воюй с этими самыми топляками. Буду помогать тебе!

Я уже десятый день в больнице. Завтра, наверное, выпишут. С лица бинты уже сняли, но руки и ноги еще забинтованы. У меня был Степанов с дочерьми. Хорошие девчата у него!

Я хотела взять с тумбочки книгу, как вдруг в палату вошел Александр Егорович:

— Галинка, а я к тебе!

— Заходите, заходите, Александр Егорович!

— Шел, понимаешь, мимо и решил: дай-ка загляну к тебе на огонек…

— Вот и чудесно! А откуда вы так поздно?

— Да вот заседание бюро провели.

— Какие же проблемы вы обсуждали?

— Насчет подготовки к партийно-хозяйственному активу, — серьезно ответил Бакланов. — Думаем пригласить за круглый стол не только работников порта, но и лесников. О сплаве древесины речь пойдет. Между прочим, докладик-то тебе придется делать.

— Ой, что вы, Александр Егорович! Разве я смогу? Вопрос такой серьезный! Я еще мало знакома с рекой. Нет-нет, я не смогу…

— Сможешь, Булатов обещал помочь. Это он рекомендовал тебя.

— А когда вы собираете актив?

— В конце февраля или в начале марта. Основной упор надо сделать на сохранение судоходства по Гремучей. Я считаю, что лес выгоднее доставлять плавсредствами, чем гнать плоты. А молевой способ и вовсе для нас непригоден.

— Но и плавсредствами невыгодно! Слишком дорого.

— Вот мы и прикинем на активе, что выгодней.

Я задумалась: подготовить обстоятельный доклад — задачка не из легких. А Бакланов улыбнулся и неожиданно спросил:

— Когда же ты наследного принца подаришь нам?

— Наверно, через месяц, не раньше.

— Кстати, чуть не забыл: сегодня в больнице на той стороне шум был и даже слезы.

— Слезы? Что же там случилось?

— Спор адский разгорелся из-за ребенка. Шура умоляла отдать сиротку ей. А отдали знаешь кому? Толманам! Да-да, Толманам. Претендентов на усыновление малыша оказалось не менее двенадцати семей. Но Толманы всех обставили — через райисполком и собес действовали.

Так вот чем объясняются таинственные походы Вани и Наташи на другой берег Гремучей и недавнее появление в нашем доме райисполкомовской комиссии!

— Еще одна новость, — продолжал Бакланов. — Бюро отклонило заявление Пересядько с просьбой принять его в партию.

— Да ну? Булатов-то за него, наверное, горой стоял?

— Вот и не угадала. — Бакланов снова широко улыбнулся. — Как раз Булатов и выступил первый против Пересядько!

— Кто же дал Валентину рекомендацию, кроме Пышного?

— Да кто-то из рыбокомбината.

— Но как же так? Булатов — и вдруг против Пересядько?!

— В том-то и дело! — усмехнулся Александр Егорович. — Семен Антонович так взял его в шоры, что Пересядько побагровел весь от стыда и злости. И тебя вспомнил Булатов: «Певчая, говорит, хотела добра Пересядько, хотела, чтобы он учился. Какой же из него коммунист, когда он не только книг, а даже газет не читает! Лишь копается в своих моторах и не видит, как жизнь вокруг меняется». Ох, и дал ему Булатов жару! Пересядько выскочил из парткабинета как ошпаренный. А Пышному бюро сделало предупреждение.

«Вот это да! Прямо-таки ошеломляющие новости. Ай да Булатов!»

…Из больницы меня выписали в субботу вечером. За мной пришли Игорь и Шура. Они принесли мое старенькое, видавшее виды пальто. Выйдя на улицу, я замерла, словно зачарованная. Небо, только мгновенье назад тихое, темное, глубокое, как омут, вдруг ожило, завздыхало, заколыхалось, и по нему пробежала огненная волна, за ней — другая, весело плещущая серебром. И, будто догоняя друг друга, погнались за этой волной торопливые валы, играя всеми цветами радуги. Полнеба озарилось зеленовато-голубым таинственным пламенем. Фосфорические полосы переливались, чередуясь каждое мгновение, — то алые, то голубые, то зеленые. Полосы извивались, то угасая, то вновь ярко разгораясь. Высветленные пламенем, голубели острые вершины ближайших сопок и далекие гольцы. Звезды над головой стали рубиново-красными. Великолепное, буйное пиршество красок завершилось тем, что пламя мгновенно охватило все небо, дрогнуло и неожиданно свилось в причудливую угасающую спираль. И тут же сказочная феерия повторилась снова. Северное сияние! Боже, какая красота!