— А теперь?
— Женат. Вы его видели. Ночевали у них в доме.
— Я?
— Ну, это не совсем их дом… Он смотритель в Тригорском. Идите, бегите, вам надо спешить. Как угорелой замуж — это лучше всего.
— Да. Спасибо вам за все, дорогая моя Мария Семеновна.
Ксения была готова в дорогу. Мария Семеновна поцеловала ее.
— Хотите, Андреяша отвезет до автобуса?
— Передайте Андреяше привет. Я сама быстрее.
— Передам. Спешите.
Ксения побежала. Ей нужен был рейсовый автобус на Псков, или попутная машина, или попутный самолет, прямо отсюда, с места, с этого пути! Сегодня повезло — успела на рейсовый автобус-экспресс. Ксения спешила к человеку, от которого стремительно уехала и теперь хотела стремительно к нему вернуться. И не надо ее больше ни о чем спрашивать. Во всяком случае — сейчас. Не надо. Только бы скорее, стремительнее добраться до Москвы. Первой протянуть руку любимому. Как прекрасна я, милый, как прекрасны мои очи-голубицы из-под фаты. Мои волосы как козье стадо, мои зубы как постриженные овцы, возвращающиеся с купанья. Как багряная нить мои губы, как разлом граната мои щеки из-под фаты… Александр Сергеевич, вы мой бог — благословите меня и мою любовь!
Москва. Ксения забежала домой — некогда, мама, некогда! — оставила вещи, на ходу весело постучала по панцирю черепаху Керамику. Мать накинулась на Ксению — куда она? Куда ее несет? Только вернулась и опять исчезает. За все время толком — ни строчки. Появляется, как чужая. Что же это за дочь? Никакого уважения к родной матери, хотя бы самого элементарного. Сказала бы для приличия в двух словах, как ей жилось в Михайловском. «Скажу, мама», — и Ксения захлопнула за собой дверь.
Примчалась в «Реалист».
Должна немедленно увидеть Гелю. Застать бы ее! Геля, на счастье, оказалась в театре. Ксению попросили обождать — сдача нового спектакля какому-то управлению Моссовета.
Ксения начала ждать, хотя ей было это очень трудно — мучило нетерпение. Не превращает ли она опять все в игру? Нет. Мы постоянно там, где хотим быть. Мы должны быть постоянно там, где хотим быть.
Геля в удивлении замерла, когда увидела Ксению.
— Сделай меня красивой, — потребовала Ксения. — Ты умеешь. Накрась, раскрась, разрисуй! Расчеши! Перечеши!
— Что случилось?
— Подумай.
— Ты от кого-то убежала…
— Наоборот — прибежала.
— Тебе приснился сон, и ты все решила. Да?
Совсем недавно Геля видела во сне Рюрика — он стоял и держал в шляпе, как у Сережи, антоновские яблоки. Яблоки рассыпались. Геля начала их собирать в подол платья. Они приятно холодили живот. Когда собрала, Рюрика уже не было. Она долго стояла и держала яблоки. Или это был Сережа? Какие-то немыслимые глупости, от которых колотится сердце и мутнеет голова.
Геля и Ксения отправились в гримерную. По пути Геля сказала:
— Я у тебя на заводе работаю.
Ксения даже приостановилась:
— Ты шутишь.
— Нет.
— Тогда что ты там делаешь?
— Ты меня спрашивала, в чем я себя ищу, помнишь?
— Не помню.
— Давно было.
— Глупый вопрос — ты же в театре.
— Я и сейчас в театре, как ты видишь.
— Так что же ты делаешь на заводе?
— Руковожу театральной студией.
— Руководишь театральной студией?.. — повторила Ксения, покачала головой: — Невероятно!
— Во мне погибала учительница, педагог. Можешь представить?
— Не могу. Ты — и педагог, что общего?..
— И я не могу. Не могла… Но ты не смейся. Свободный полет на одном крыле! Автородео!
— Мы обе сошли с ума!..
— Вам звонили, — сказала Володе врач-биохимик, когда он появился в ординаторской. — Не могла вас найти…
— Был во дворе. Ребята пленку жгут.
Володя собрал старую ненужную рентгеновскую пленку и теперь жег, чтобы сдать золу в пункт приема цветных металлов: в золе серебро, вещь, по нынешним временам, дорогая.
Можно получить для нужд клиники и на аппаратуру рублей пятьсот, а то и шестьсот. Конечно, не тот финансовый размах, что в барогоспитале, даже вовсе не тот, но, исходя из Володиных возможностей, все-таки кое-что. Лаборанты достали железный ящик, вытащили его во двор и начал жечь в нем пленку.
— Отнесу ребятам маски. Дым едкий. Задохнутся. Кто звонил?
— Из Вторчермета.
— Чугуном пока не торгуем.
— Он ждет. Вторчермет.
— Где ждет? У телефона?
— В парке.
Володя весь день писал дневники в историях болезни. Задолжал. Однообразная писанина, раздражающая. Поэтому взглянул на биохимика без юмора.
— Ждет. В аллее. Женский голос.
Читать дальше