Михаил Коршунов - Автограф

Ксения в смятении глядела на Володю. И не потому, что она ни о чем подобном не слышала: ей не приходилось на эту тему разговаривать по-настоящему и даже как-то производственно. Углубленно.

— Человек дышит, сердце бьется, а мозга нет, умер, понимаешь?

— Но человек без мозга уже не человек.

— Биологически он живет.

— Кто — он?

— В этом вопрос. Созданы искусственные легкие, почки, сердце.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Есть служба Интермозг. Проведены первые опыты на животных — мозг пытаются заменить инъекциями памяти, чужой притом: собственная умирает с собственным мозгом.

— Люди с чужой памятью, — прошептала Ксения.

— Это уже из области фантастики.

— Не фантастики. Ты сам, Володя, сказал. Только что.

— Романтизируешь, Ксения. Мозг всего лишь совокупность атомов.

— Ты опасен, Званцев. Тебя надо сжечь на костре.

— На вязанке хвороста, что ли?

— Интерхвороста.

— Значит, на костре сожгут тебя. — Он улыбнулся.

Ксения не улыбнулась.

— Прости, я пошутил, как балда.

— Володя!

— Да.

— Часто видишь, как люди умирают?

— Довольно-таки.

— Как это было у тебя в первый раз?

— Учился в институте. Дежурный врач послал в палату констатировать смерть. Я не смог сразу подойти к койке с умершим. Это сделал старик, который лежал в той же палате. Я спросил: «Он умер?» Старик поглядел, кивнул. Но лучше всего делают нянечки — они и смерть определят, и глаза закроют, и руки сложат. Успокоят врача, если он еще совсем молодой.

— Володя!

— Да?

— Что такое иллюзии?

— Обман, я так понимаю. Ты — иначе?

— Нет. Так же.

— Почему спросила?

— Не знаю.

— Я же сказал, я балда. Но в природе есть и бессмертие — у одноклеточных, например. Вспомни, они размножаются делением. Значит, никогда не умирают.

— Как это?

— Трупа нет. Обман? Иллюзии?

— Твой автобус. Ты опоздаешь.

Володе показалось, что Ксения хотела, чтобы он от нее немедленно уехал. Номер автобуса был не Володин, но Володя все равно добежал до остановки и впрыгнул в автобус. С подножки с надеждой крикнул:

— Я оживитель!

И Ксения ему улыбнулась. Она тоже хотела подарить надежду себе и ему.

Ксения вошла в библиотеку. Около книг, которые она недавно получила в коллекторе, возились Инна Швецова и еще две девушки: пультовщица с третьей печи Катя Мартынова и Сима Воробьева из отдела главного механика. «Многих уже знаю на заводе, — подумала Ксения. — Незаметно врастаю».

— Ранние посетители, — сказали девушки.

— Разгребаете затор?

— Мы добровольцы.

Ксения отправилась к себе за столик. Зажгла над столом лампу, опустила на абажур ладони, чтобы согрелись. И так пока стояла, не двигалась. К ней подошла Инна Швецова.

— Увольняетесь?

— Откуда ты знаешь?

— Говорят.

— Еще не решила. Все объясню потом. Если сумею.

— А я буду жаловаться.

— Кому?

— В кадры. Вы знаете, кто вы?

— Кто же?

— Летунья. — И непонятно было, сказала это Инна серьезно или нет.

— Инна…

— Не буду. Не сердитесь. — Инна уже обнимала Ксению за плечи. — Вы категорически честная, но только я вас не понимаю.

«А я себя понимаю?» — хотела сказать Ксения, но не сказала.

Инна Швецова первой встретила Ксению на заводе, когда Ксения явилась по объявлению. Очередной необъяснимый поступок. Возражение себе. Инна помогала освоиться, познакомила с читательским активом, с ребятами. Помогала создавать филиалы библиотеки в цехах, доставала помещения, плотников для оборудования, искала вот таких добровольцев, которые помогают ей сейчас. Инна была на три года младше Ксении, но в оценке событий в жизни всегда имела одно и окончательное мнение. Чувствовала себя легко и прочно, как бы воплощала в себе простоту и согласованность.

Ксения смотрела в окно. Современный интерпейзаж. Зачем она здесь? Как это все объяснить Инне Швецовой или в кадрах? И вообще кому-то?

Девушки тоже подошли к Ксении. Увидели на столе «Воспоминания о Пушкине» и зеленый томик Керн.

— Любите Пушкина, Ксения Борисовна?

— Да.

— Почему? Модно?

— Не знаю. Люблю, и все. — И подумала, как часто она говорит «не знаю».

Пушкин в жизни Ксении занимал совершенно определенное, обособленное от всяких глупостей место. Так было в семье, когда еще была жива бабушка. Она сказала Ксении: «Я любила его всю жизнь. Полюби и ты, постарайся». Но чтобы Ксения полюбила Пушкина, об этом постаралась бабушка. На свои скромные деньги она повезла маленькую Ксению в Ленинград. Произошло это в начале июня. Ксения помнила, как она с бабушкой плыла по каналам и речкам внутри города на экскурсионном кораблике со стеклянной крышей. Экскурсовод по радио объяснил, мимо каких знаменитых домов они плыли. Серовато-зеленый дом на Фонтанке в три этажа, с крышей в мелкий рубец, парадное заколочено досками наглухо — в этом доме Пушкин впервые увидел Анну Керн. Мойка. У причала покачивались деревянные лодки; в доме напротив причала, где жил и умер Александр Сергеевич, в окнах отражалась вода и тоже покачивались лодки. В глубине двора цвела сирень. А в бывшем Царском Селе вместе с сиренью цвели одуванчики, заполнили траву, пробились сквозь камни старой мостовой. Но чаще всего бабушка водила Ксению по царскосельскому парку — здесь гулял Пушкин вскоре после свадьбы со своей Наташей. Хотел обязательно показать ей места юности. Бабушка рассказывала, как будто все сама видела, — Пушкин и Наташа медленно идут среди деревьев около озера. Присутствие озера — обязательно. Наташа в белом платье и в модной по тому времени красной шали. Пушкин идет впереди, отводит ветки, чтобы Наташа не зацепила за них платье или шаль. Наташа благодарит его улыбкой, принимает из его рук ветки. Ксения представляла, как Пушкин и Наташа медленно идут, долго заметны издали оба, потом видна только красная шаль, потом все закрывают деревья. Двоих от всех. Двое без всех — так еще маленькой девочкой Ксения представляла себе любовь.