Матвей Ройзман - Минус шесть

Но Фишбейн уже спускался по лестнице, здоровался жильцами, и жильцы оглядывались на него: не иначе, к Фишбейн здорово хапнул! На крыльце стоял Лавров, в руках его была газета, и улыбка распирала его скулы.

— Ну? — спросил Фишбейн, пожимая ему руку.

— Действительно ну, Арон Соломонович! В роде, что старое вертается!

— Старое не совсем! По-советски, это — НЭП: — Новая Экономическая Политика, а по-нашему: Начало эксплоатации Пролетариата!

Лавров засмеялся и полез рукой в бороду:

— С праздничком что ли, Ароша?

— С праздником, с праздником, Степаша!

И они трижды, как на пасху христову, поцеловались.

Да простит меня дорогой Арон Соломонович, но иначе никак не скажешь: он, как гончая по следам, бегал по Москве за своим товаром. Не раз он сбивался следа, не раз с пеной у рта набрасывался на завхозов обращал в бегство гемороидальных товароведов. За Петровским парком, в трансчасти ЦУР’а нашел он товар и по старому мандату купил его для «Центроткани». Когда товар с грузовика перенесли в его магазин, он собрал помятые куски, прижал к сердцу кусок белого креп-де-шина, как некогда молодую жену, и прослезился:

— Господа, — сказал он оторопевшим приказчикам, — может быть, этот кусок дороже мне собственного ребенка. Такой нитки и такой краски мы не увидим до смерти!

Первые покупатели не верили, что материю продают без мануфактурных карточек, и робко спрашивали о цене, но приказчики ныряли за прилавком, лазили по лестницам, вытаскивали нужные куски и молниеносно развертывали их перед покупателями. Иногда сам Фишбейн отстранял приказчика, разматывал кусок и прикладывал материю к груди покупательницы:

— Этот фай удивительно вас молодит, мадам! Взгляните в зеркало и скажите: я не прав?

Покупательница, перебрав десять кусков, торговалась. Фишбейн строил гримасу:

— Простите, у нас: прикс фикс! Это мы раньше жили за счет советской власти, а теперь живем на собственные денежки!

По старой привычке, Фишбейн посылал за калачами и паюсной икрой. Он уходил в комнатушку, на двери которой болталась потертая карточка:

КОНТОРА

Торговый Домъ Фишбейнъ и Сынъ.

Здесь он смотрел, как бухгалтер выводил миллионные цифры, играл костяшками на счетах и горевал, что его в конец заели нули. Фишбейн мазал икру на ручку калача, запивал сладким чаем и благодушествовал:

— Поневоле будешь биллионером, когда золотой стоит сто тысяч с хвостиком! Что мне нужны биллионы или биллиарды? Товар есть, покупатель есть, голова у меня есть, а дело делать нельзя! Каждый норовит хватать, хватать и хватать! Это коммерсанты? Это — хвататели!

Вечером Фишбейн принимал от кассирши деньги и клал их в саквояж, в котором носил белье в баню. Он запирал дверь магазина, дергал массивный замок, и помесячно нанятый извозчик вез его в Охотный.

В Охотном, в бывшем помещении Шафоростова торговал Степан Гордеевич Лавров. В первый же раз, усадив Фишбейна, как почетного гостя, на стул, он показал свои товары: макароны Динга, сахар завода его высочества великого князя Константина, свечи Невского стеаринового завода, муку Оконнишникова два нуля, кильки Бетте, сардинки Каппа, горчицу Брунса, спички Лапшина и много других антикварных редкостей. Фишбейн не мог усидеть на месте: он щупал, нюхал, пробовал и подпрыгивал.

— Молодец, прямо молодец! Как же это ты сберег такую уйму? Заверни мне всего понемногу!

— Слушаю-с, господин председатель! — шутил Лавров, пихая в кулек пакеты и коробки. — Жрали-жрали товарищи, а всего не сожрали! Матушку Русь сколько ни грабь, — все останется!

Цецилия ждала мужа к обеду, но обед — какой, вообще, это обед? — бывал не раньше шести, и часа в два Цецилия и Додя завтракали. Мать ела шкварки, вчерашнюю лапшу, потом переходила к маринованным грибам, балыку и заканчивала горячим шоколадом. Сын, соблюдая после демобилизации диэту, начинал с маринада, обходил шкварки и лапшу, налегал на балык и одновременно с матерью приступал к шоколаду. Фишбейн приезжал голодный, из-за всякого пустяка кричал и топал, а жена и сын жаловались на плохой аппетит.

Перед обедом Фишбейн пил чай из своей кружки. На кружке был рисунок: дочь фараона спасала маленького Моисея, который приплыл в корзине к берегу Нила.

У дочери фараона облупился нос, но Фишбейн — любитель старины — гордился облупленной фараоншей и хранил свою кружку в «горке».

После обеда Фишбейн, если его мучила изжога, пил боржом. Вынув вставную челюсть, он полоскал рот «Одолем» и ложился отдыхать. Отдохнув, он отрывал три листика гигиенической бумаги, — чтобы соединить приятное с полезным, брал «Вечерние известия» и шел в нужное место. Там он просиживал добрые полчаса и заряжался на следующий день сенсациями, проектами и предсказаниями: