Владимир Савицкий - Записки ровесника

Я хотел было на свой риск смотаться из Москвы еще и в Ленинград, повидать своих и только что родившегося сына, но не посмел нарушить течение своей командировки и, сдав знамя, сразу же вернулся на Дальний Восток.

Батальона уже не существовало, все друзья успели разъехаться кто куда — и Ваня Максименков, и Павлик, и Анатолий Петрович, — мне же пришлось ехать далеко — на самый, самый дальний восток. Там я стал настойчиво добиваться демобилизации, а отпускать меня не хотели.

Вот когда убедился я в мудрости тех бывалых солдат, которые отговаривали меня получать офицерское звание. Лейтенантская звездочка стоила мне по крайней мере полгода впустую потраченного времени.

Одиноких, мучительных полгода.

От матери по-прежнему не было ни звука, и это уже не только удивляло меня, но начинало тревожить. Письма Евдокии Петровны были какие-то однобокие и совершенно не совпадали с тем представлением о ней, какое у меня было раньше.

Я продолжал свою службу, мок под тропическими уссурийскими ливнями, ел три раза в день трофейный рис — с тех пор видеть рис не могу, — регулярно ходил на прием к начальнику связи округа с просьбой отпустить меня на том основании, что я — недоучившийся студент и желаю закончить образование. Справку из университета, предусмотрительно высланную мне мамой, я хранил как самый драгоценный документ. Бумага была плохая, быстро протерлась на сгибах, и я выкладывал перед начальством свою справочку бережно, как древний манускрипт.

Все делавшиеся мне предложения о назначении на должность — а среди них были и довольно заманчивые, сулившие быструю карьеру, — я вежливо, но твердо отклонял.

Не знаю, чем бы кончилось это мое «сиденье», если бы в августе сорок шестого начальника связи не вызвали на совещание в Москву. Услышав о его отъезде, я, не медля ни минуты, отправился на прием к его заместителю. Я знал его немного, очень немного — младший лейтенант и полковник! — еще по Второму Прибалтийскому фронту.

На счастье, армия всегда состояла, состоит и состоять будет не только из сверхпроницательных, современно смоделированных и сравнительно молодых начальников, но и из старых служак, выбившихся наверх собственным горбом и командующих не по модной букве, а интуитивно, как бог на душу положит, опираясь на собственный бесконечный опыт и доскональное понимание армейской жизни, а с нею и самих армейцев всех возрастов и рангов.

— Опять явился?! — грозно встретил меня полковник. Я и раньше совался к нему за сочувствием, но раньше он ничего решать не мог, а вот теперь…

— Так точно.

— Садись.

— Спасибо.

— Ну чего тебе не хватает?! Человеку повышение предлагают. Со взвода — на роту. Капитанская должность. Тебе мало?

— Учиться надо, товарищ полковник.

— Не хочешь в армии — иди на флот. Романтика!

— Я же студент, товарищ полковник. Мне бы университет закончить…

Он дернул себя за ус.

— Университет… Не желаешь ты служить, вот что…

— Шесть лет, товарищ полковник, с сорокового… И на фронте все время, с Риги… Да вы же знаете… И постановление есть насчет студентов…

— На постановления вы все мастера! Шесть лет… А тридцать шесть — не хочешь?!

— Так ведь у каждого своя судьба, товарищ полковник… Вот справочка…

Я вновь вытащил на свет божий свой истерзанный «документ» и аккуратно расстелил его на столе перед полковником.

Он взял со стола очки, нацепил их на крупный, мясистый нос — очки шли ему, как корове седло, — вздохнул, долго и с отвращением, как мне показалось, изучал стандартную справку. Потом уныло поглядел на меня поверх очков. Потом снял очки и стал их протирать. Потом — вдруг:

— Ну и хрен с тобой. Давай заявление.

Не веря еще своей удаче, я вытащил из кармана давно заготовленное заявление, тоже потертое уже на сгибах, и подал ему.

Неторопливо, словно все еще раздумывая, он начертал слева наверху размашистую резолюцию, подписал, поставил число и вернул мне.

— Помни мою доброту…

Я готов был расцеловать его.

— Справочку не забудь! — крикнул полковник, когда я был уже в дверях. — Приложишь к заявлению. Чтобы все знали, что ты — студент…

Когда демобилизовался, и получил все документы и вообще все, что можно было и полагалось получить, и примчался домой, нигде не задерживаясь, я попал в развороченный муравейник.

Евдокия Петровна, не подумав о возможных последствиях, развернулась вовсю. Если я правильно понял, в мое отсутствие она попыталась занять в доме то положение, на какое она, по своим вятским или каким-то там еще представлениям, имела неоспоримое право, как моя законная жена. То есть, попросту говоря, она вознамерилась сделаться в Ленинграде хозяйкой и ввести в нашем доме некоторые из тех обычаев, к которым привыкла с детства.