Владимир Савицкий - Записки ровесника

Женский голос лопотал что-то по-латышски.

Меня их разговор не касается, я же по-латышски не понимаю. Да и проникал голос ко мне сквозь густой дым от дядиной трубки, легкий самогонный дурман, возведенную теплом в квадрат усталость…

Внезапная мысль о том, что пистолет остался там, заставила меня вскочить.

В этот момент дядя подвел ее к двери в комнату.

И мы увидели друг друга.

Обрывки смешных мыслей мешали мне немедленно обнять ее.

Я — без ремня, гимнастерка расстегнута…

Я выпил, вместо того чтобы…

Она пришла, она запросто пришла сюда из центра, она спокойно проделала в темноте путь, который я пре-о-до-ле-вал, вооруженный фонариком и пистолетом…

Как держаться, что скажет дядя, в курсе ли он?..

Тут Вилис, издав некий кашляющий звук, благоразумно удалился во «внутренние покои».

Мы кинулись друг к другу, обнялись, замерли.

Мыслей больше не было, слов еще не было. Совсем рядом билось ее сердце…

Кажется, в мире появился третий человек, кроме няни и мамы, нетерпеливо меня поджидавший.

Я знал это и раньше — вычитал в ее письмах. Прикосновение перекрыло все.

Нет, не то, она была не «третьим», конечно же не «третьим», она была п е р в ы м человеком из тех, кто ждал меня.

Самым первым, самым близким.

Выдохнув наконец «здравствуй», она успела лишь сообщить, что совсем было заночевала у подруги, но какая-то сила погнала ее сюда. Предчувствие?..

Потом она оставила меня на попечение вернувшегося тем временем дяди, а сама помчалась хлопотать о ночлеге.

В домике оказалось еще две комнаты. Совсем крошечная, где спали Вилис и его жена. И что-то вроде столовой — там, на кровати, располагались две девочки-погодки, а в углу, на диване, — Виа.

Мне постелили в той же столовой, на полу у печки.

Можно было уложить меня и в комнатке, где мы с дядей сидели. Но там было намного холоднее, было накурено, а кроме того, и Вилис, и его жена прекрасно понимали, что, где ни постели, мы с Викторией все равно будем вместе, и строгих моралистов из себя не корчили.

То есть я не знаю, конечно, что наплела тетушке Виа и о чем говорили супруги между собой, вообще-то у них имелись все основания считать наши отношения более интимными, чем это было на самом деле, но, если и так, вида они не показывали.

Как только все улеглись, Виа в халатике скользнула со своего дивана ко мне на матрас, и мы будто снова очутились в Пасиене, и объятия наши были нежными до определенного предела. Шепотом, чтобы не будить девочек, проболтали до полночи.

Потом Виа перебралась обратно, мы уснули, проснулись поздно, когда в домике уже никого не было. Попили чаю и ушли.

Я не встречал больше ее дядю, но помню его гостеприимство и величавую простоту, с которой он отнесся к нашей любви, и мне досадно, что не представилось случая отплатить ему, что я до сих пор у него в долгу…

Путь к центру города был совсем простым и не таким уж далеким. О своих ночных страхах я вспоминал со стыдом.

Виа отвела меня на квартиру своих родителей. Они эвакуировались к другим родственникам, на север Латвии, и еще не возвратились в город. Виа вернулась из Пасиене при первой возможности, чтобы не пропустить учебный год, а они не спешили.

И правильно, между прочим, делали. В их прекрасно обставленной просторной квартире в добротном пятиэтажном здании на одной из главных рижских торговых артерий не работало центральное отопление, — в городе не было топлива. А на улице стоял мороз.

Так что в теплом домике дяди Виа ночевала не случайно.

Мы с ней прожили два дня в ледяном доме.

Первым делом я попросил ее отвести меня на кухню и выгрузил там из вещмешка все свои припасы.

Ее глаза заблестели так же, как глаза Вилиса при виде табака. Тут только я сообразил, что Виктория наверняка недоедает и что вчера вечером она легла спать голодная.

Почувствовав себя кормильцем семьи, я потребовал, чтобы она немедленно поела — поели мы вместе, — а в дальнейшем особенно не экономила. Сказал, что хлеба и крупы принесу еще. Я не сомневался, что Петросян выручит меня, и он действительно сделал это на следующий же день: буханка хлеба и несколько горстей крупы для большого хозяйства не расчет. Когда я рассказал ему, в чем дела, он вытащил еще банку тушенки из собственного НЗ. Армяне народ запасливый — и добрый.

Так что с питанием дело у нас обстояло неплохо.

А на холод мы по молодости лет могли себе позволить не обращать внимания.

Да и дома мы особенно не сидели. Радостный, я сопровождал Викторию по всем ее делам. В институт. К подруге. Еще куда-то, откуда она вышла с бутылкой ликера — чтобы было чем отметить Новый год.