Виктор Хмара - Сорняки среди цветов

«Мне, многодетной матери, колхознице, хочется высказать свое возмущение, — пишет А. Шишова из поселка Паназарево Костромской области. — Недавно я ездила в гости к сыну в Лодейное Поле. В Ленинграде в вагон с криком, гиком ввалилась компания модно одетых молодых людей. Только по накрашенным губам можно было отличить девушек от юношей.

Болтали они о многом, но когда задели мою родину, Кострому, именуя ее не иначе, как „провинцией“, „глухоманью“, терпение мое лопнуло.

— Да знаете ли вы, отсталые люди, — сказала я им, — что Кострома имеет мировое значение. Со всех сторон приезжают в наши колхозы и совхозы ученые, фермеры, чтобы поглядеть на наш племенной скот…

К сожалению, никто из пассажиров меня не поддержал, только посмеялись:

— Дай им жару, бабка!..

А один молодчик даже крикнул:

— Если ты, мамаша, пикнешь еще, мы тебя из вагона выбросим.

Откуда берутся у нас вот такие охвостья? Ведь не ворона же их высидела, матери их родили! Так где же они, эти матери, выраставшие этакое позорище?!

Дорогие мои, до восемнадцати лет ходила я в домработницах, окончила потом школу малограмотных, а теперь читаю и книги, и газеты, и журналы. Мне пятьдесят восемь лет, и я хорошо вижу, как меняется к лучшему наша жизнь. Я воспитала шестерых детей, росли они без отца, привила я им любовь к труду, уважение к людям, все они работают.

А чем заняты эти трутни, почему иные из нас равнодушно проходят мимо них?

Ведь едят-то они костромское масло, наш прославленный сыр, не обходятся без хлеба, возделанного нашими руками, а сами с отвратительными улыбочками говорят о „провинции Костроме“. Нет, не могу я быть спокойной, встречаясь с такими!».

Не потому ли скатываются в грязь, в болото низкопробной обывательщины стивы и алисы, что общественные организации, коллективы учреждений, предприятий, учебных заведений, где они работают или учатся, слишком бездумно относятся к их «шалостям»? Можно ли назвать «шалунами» шалопаев, презирающих людей труда? Не следует ли устроить им очную ставку с тружениками заводов и фабрик, за счет которых они учились, а теперь кормятся и одеваются? Почему бы в парках, во Дворцах культуры, в институтах, в домовых красных уголках не поговорить с ними по душам, начистоту, показать им их полное ничтожество, пустоту, невежество?

Они истекают слюной перед заморскими подтяжками и музыкальной какофонией ресторанных джазов, а мир в это время рукоплещет советскому балету, хору Свешникова, восхищается нашими научными и техническими достижениями, ловит сигналы советских спутников, шлет слова привета покорителям целины, осаждает наши выставки за рубежом, с волнением следит за могучей поступью строителей коммунизма.

А эти, не наученные ценить того, что далось нам такой дорогой ценой, не сделавшие ничего для Родины, путаются под ногами, ноют, брюзжат, смакуют, обсасывают некоторые наши трудности, презрительно поглядывают на тружеников, хихикают — дескать, мы выше, «интеллектуальней».

Нам недосуг прислушиваться к их жалкому писку. Великая цель зовет нас вперед. Только жаль им будет вспоминать без толку растерянную юность. Да и есть ли она у них? Дряхлой старостью, тленом веет от этих двадцатилетних пустышек. Нет у них юности. Нет у них настоящей радости, гордости за исполненный долг, подлинного счастья, которыми так полны молодые строители коммунизма, их современники и одногодки.

Письмо в голубом конверте привлекло всеобщее внимание. Присланное рабочим Московского завода малолитражных автомобилей Виктором Ильницким, оно отличалось от сотен других, регулярно поступающих в редакцию. Письма бывают разные. В них бесхитростные рассказы о буднях нашей жизни, о радостях и невзгодах, об успехах и ошибках, в них добрые пожелания и критические замечания, предложения и недоуменные вопросы — от международных до самых интимных.

Письмо же Ильницкого смутило нас необычным убожеством взглядов автора. Иной раз приходят злопыхательские, желчные, обывательские по своему содержанию анонимки. К таким письмам отношение известное. Но тут точные данные: москвич, рабочий, да еще с какого завода — автомобильного!

Нет, с Ильницким надо непременно встретиться, потолковать по душам, разобраться, откуда у него, молодого заводского парня, столь странные рассуждения. Звоню на завод, хочу уточнить, в каком цехе, в какую смену работает Виктор. В отделе кадров отвечают: такой не значится.