Ольга Кожухова - Молчание неба [Избранное]

Командир полка дунул в телефонную трубку, обернулся:

— Связь! Где связь? Быстро, ядрена вошь!..

Сидящий рядом со мной боец вскочил и бросился вон из ямы, по линии провода, но не успел добежать до места обрыва. Осколок срезал его на бегу.

— Связь! — крикнул Чавель, не оборачиваясь.

Другой даже выскочить не успел, пуля клюнула его прямо в лоб, и он повалился лицом на край ямы.

Тогда сидевший на аппарате связист, белобрысый, веснушчатый парень, отнял трубку от уха, одернул гимнастерку и легко, по-спортивному перемахнул через бруствер КП. Он пробежал только десять шагов, всего на два шага дальше своего товарища, и тихо присел сначала на корточки, потом медленно прилег боком на землю.

— Связь! — закричал командир уже сорванным голосом. — Связь! Мартынов! Где Мартынов? Мартынов! Мартынов!..

— Разрешите, я добегу?

Мой голос, наверно, удивил командира, потому что он оторвался от окуляра, но только сказал:

— Ползи змеем, беги, лети, комсомольский бог, что есть духу! Прикажи им… Д-дай огонька!

Над дорогой ударил бризантный снаряд. В небе вспыхнуло белое облачко, при виде которого я вдруг ощутила холодящий вкус железа во рту. Почему-то я особенно не люблю бризантных снарядов. Затем очень близко от меня то справа, то слева поднялись грохочущие фонтаны влажной, пахнущей дымом и торфом земли, перемешанной с желтым пламенем и повизгивающими осколками. Оседая, они злобно шуршат.

Я ползла, а теперь бегу, задыхаясь, почти сваливаюсь кому-то на голову в артиллерийский НП.

— Огня! По левому флангу…

— Все орудия вышли из строя! Стрелять нечем!

Мартынов, распаленный движением боя, мокрый от пота, оборачивается ко мне. Это плотный, тяжелый человек, весь налитый кровью. Красивые женские губы и ямочка на подбородке делают его лицо как бы рассеченным надвое: внизу — женское, неустойчивое, вверху — квадратный, с морщинами лоб, угрюмые брови. Глаза двумя кусочками льда. С первого взгляда даже не знаешь, как держать с ним себя: он добрый или злой. Сейчас, я гляжу, он растерян.

Впереди слева грохот и лязг гусениц.

— Танки! Вы же видите: танки!

— Ну и что, ну что я могу? Что? Что? — И Мартынов сползает по стенке окопа, садится на корточки. Его ухо на уровне бруствера, он слушает: лезут.

Связи с Чавелем нет. Что делать?

Я чувствую: холодок бежит у меня за плечами.

Там, на склоне высотки, поредевшие наши цепи. Вся их ломкая линия разрывается все в новых и новых местах обрушившимися снарядами. А теперь еще танки! И огонь по КП, по Чавелю, все ближе, прицельней. Еще залп — и накроют.

Я вижу уже отступающих наших солдат.

И вдруг в дыхании боя что-то резко ломается. Я даже не понимаю, что именно, где. Вокруг нашего плохо замаскированного окопчика НП уже не вздымаются столбы торфяной коричневой пыли. И где-то гремит, начинаясь с высокой ноты: «Ура-a-a!» И слышится низкий, содрогающий землю грохот, но уже не чужой, не спереди, слева, а сзади, с востока.

Обернувшись, я смотрю туда, на восток.

Это к нам на подмогу прет колонна «тридцатьчетверок». За ними, до самого горизонта, теряясь арьергардами где-то в лесах, — самоходные артиллерийские установки, «студебеккеры» с мотопехотой, скрежещущие бронетранспортеры. Вся земля и все небо содрогнулись в одном мощном гуле от утробного воя моторов.

— Вот это война! Это я понимаю! — кричит кто-то, отряхиваясь от торфяной пыли недавнего разрыва снаряда и, мертвый, с расширенными глазами, съезжает на дно окопа.

Поле черно от мчащихся наших танков.

Такого я еще не видала.

Немцы тоже, наверное, такого еще не видали. Поэтому так притихли на своих огневых.

Я еще рассматриваю железные сочленения мчащихся мимо меня мощных гусениц, а Мартынов уже приник к заверещавшей телефонной трубке, закричал, надрываясь:

— Гнатюк! Гнатюк! Давай сматывай связь! Снимайся! Я пошел вперед! Я пошел вперед! Ты слышишь?

Отвратительно завывая, с клекотом над НП пролетела болванка. Немцы бьют подкалиберными. Две-три головные машины и бронетранспортер с автоматчиками, сидящими в кузове, вдруг разом вспыхнули, словно погребальные факелы. Густой черный дым повалил над распаханным взрывами полем. Но в ответ самоходки ударили резко и жестко, одна за другой. Танки выскочили на полной скорости на гребень высотки, за которой прятались немцы, и там все стихло, замолкло.

Я выпрыгнула из окопчика, махнула Мартынову:

— Желаю удачи! Я тоже вперед!

Бой так быстро откатывается и так недавно еще был здесь рядом, что тяжелый, с зазубринами осколок, который я наклонилась поднять, обжигает мне руку.