Ольга Кожухова - Молчание неба [Избранное]

Ничего, мы прошли и по минным полям!

Длинной лентой движутся грузовые машины, фурманки с поклажей, пушки на конной и механической тяге, полковые кухни, бойцы в серых шинелях с ручными пулеметами и ПТР на плечах.

Впереди, за перелеском, что-то грохнуло глухо, тяжело, потом еще раз, и еще, и все чаще и чаще. Кажется, там притопывают какие-то веселые работнички — перед тем как ударить, — а потом бьют с размаху, приседая и ухая, — и что-то взрывается так, что глохнет в ушах.

Прямо над моей головой просвистели штурмовики. Они тоже туда.

Потом, прижимая людей и повозки к обочине, обдавая идущих запахом масла и нагретым, вонючим воздухом из жалюзи охлаждения, со мной поравнялись замасленные «тридцатьчетверки».

Танки заполняют долину своим низким, грохочущим рокотом.

Несмотря на то что они идут на большой скорости, они все никак не могут нас обогнать — всю эту скрипучую, неповоротливую разноголосицу шлепающей по размякшей дороге пехоты. И так долго их гусеницы и наши колеса вертятся рядом, в такт, в лад, на расстоянии всего лишь ладони друг от друга, что все веселей и веселей начинают переглядываться и смеяться те, кто идет, и те, кто едет.

И вдруг танки разом свернули с дороги в кювет и пошли прямо полем.

Какой-то майор, попросившийся, чтобы мы его подвезли до переднего края, рассказывает:

— Сейчас танки, да! Есть на что поглядеть! А прошлый год как воевали? Был со мной такой случай. Приходят ко мне в полк два хлопца, танкисты, и говорят: так и так, мол, мы — приданные средства. Давайте, мол, выкладывайте, где и какая атака. Ну, я им объясняю свою обстановку. Говорю: «Хлопцы, я буду жать изо всех своих сил, но и вы не робейте. Надо крепче их жать!» Ну, все правильно, договорились. Они спрятали карты в планшет — и по коням, айда! Смотрю, — продолжает майор, разглядывая пробегающие мимо поля, — дело у нас как-то сразу уже не заладилось. Батальоны без поддержки огнем залегли — и скорее назад, на исходные, на полусогнутых. Бултых река в воду, аминь пирогам! А у пушчонок снарядов нема. И ни мин, ни гранат. И танки мои куда-то позадевались. Прибегает их командир — и ко мне: «Ты что же это? Так и так! Твои стрелкачи тикают, только пятки сверкают». А я посмотрел на него и говорю: «А твои танки где?» — «Как где? Маневрируют…» — «Ну вот, говорю, и пехота моя ма-не-ври-ру-ет!»

Майор весело поднял указательный палец, рисуя, как все это у него замечательно происходило.

— Так мы с ним по-хорошему и расстались!

Он вздыхает, глядя на прущие полем танки, говорит:

— Сейчас хорошо! А тогда…

Зимы, весны — и снова лето с меловыми вавилонами облаков над тихой речушкой. Ночной поиск. Томительное сидение в обороне, когда неизвестно, кто от кого в данный момент обороняется: мы от немцев или немцы от нас.

Чувство жара в груди, когда по белой росистой траве, оставляя позади себя темные полосы, проползают разведчики, и жемчужные венчики ромашек качаются перед ними на уровне глаз. Влажный запах болотной травы, раздавленной локтем, зеленая сукровица болиголова. И во мраке ленивый затейливый разговор:

— Когда дурак умным бывает?

— Когда молчит.

— Правильно. Мудрая у тебя башка…

— А ты думал, дурная?

— Хорошо. Отгадай: летят гуськи, дубовы носки, говорят: «То-то ты, то-то ты!» Что такое?

— А это скрипун шестиствольный играет!

— Молодец! Ставлю тебе пять с плюсом.

— Ты мне лучше пол-литра поставь! С тобой же вместе и разопьем.

Это наш разведчик Семен Курсанов со своим помкомвзвода дурачится перед выходом на задание.

Где-то все далеко позади: медсанбат, строительство армейской дороги, краткосрочные курсы, дом отдыха.

Я на дне окопа читаю письмо от Алешки, его только что мне принесли. Осторожно подсвечиваю себе карманным фонариком.

Он пишет:

«Здравствуй, сестренка!

Вчера получил свежий номер армейской газеты, разворачиваю его, а в нем твой портрет. Очень рад за тебя! Поздравляю! Приятно узнать, что ты жива и здорова и что находишься по соседству, где-то рядом со мной. По крайней мере, так я понял из этой заметки, в которой написано про тебя.

После дома отдыха я немного хандрил. Стыдно сказать, но мучило какое-то мрачное предчувствие. Ты же знаешь, как много гибнет людей после отдыха, побывавших в тылу. Вот мне и не хотелось подставлять свою глупую голову.

Сейчас я командир пулеметной роты. Мой комбат — небезызвестный тебе Сергей Улаев. Мы с ним как-то разговорились: он спрашивал, где я отдыхал, кого видел. Ну я и сказал ему про тебя. С тех пор мы при встречах широко улыбаемся друг другу: как же, как же, оба знаем одного старшего лейтенантика в юбке!