Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Но глаз окривел. Из полученных им ран эта оказалась последней, после чего он оставил военную службу навсегда.

Растирая Асамона собственной хленой из грубошерстной ткани, Мегакл с удовольствием рассуждал:

— Мой друг, ты выследил вора и наказал его. Это хорошо. Хотя, судя по воплям, которые слышу, пострадал не он один. Что поделаешь, мир устроен не лучшим образом. Но, поступая так, ты не подумал о последствиях. И это плохо. Прежде всего для тебя. Правда, в юные годы о последствиях никто никогда не думает. Что я имею в виду? Садись, ешь. И слушай…

Он подвинул корзину Асамону и продолжал:

— Давай посмотрим на твой поступок не с нашей точки зрения, а с точки зрения Совета гелланодиков, здесь, в Элиде. Да, у тебя украли твою вещь. Что ты должен сделать? Ты должен обратиться к городским властям и указать им вора. Но вместо этого под стенами города, которому покровительствует сам Зевс, ты развернул настоящие боевые действия. Это в то время, когда по всей Элладе объявлена «экехейра». Священное перемирие. Я думаю, приговор может быть один — исключить Асамона, сына Дамасия из Афин, из списка допущенных к состязаниям в Олимпии.

Асамон вскочил, опрокинув корзину на пол. Лицо его выразило неподдельное отчаяние.

— Это так, мой друг. И поверь, ты никому не докажешь, что с тобой поступили несправедливо.

Правота наставника была несомненной. После десяти тяжких месяцев, проведенных Асамоном в гимнасиях Элиды в каждодневных телесных упражнениях, после того, как он выдержал все испытания на право быть допущенным к играм, такой бесславный конец — это настоящая катастрофа.

Видя потерянное лицо мальчика, Мегакл поспешил его успокоить.

— Не огорчайся так, не все возможное становится действительным в конце концов. Но на будущее мой тебе совет — держи язык за зубами. И не вздумай похваляться. По крайней мере, до окончания игр.

Асамон кивнул и молча опустился перед корзиной на корточки. Он был расстроен. Но не только по причине возможных последствий, хотя последствия могли быть неприятными, а скорее из-за ущемленного самолюбия. Мегакл, как это бывало и прежде, знал о нем все — с первого взгляда. И даже больше, чем Асамон сам мог знать о себе. Мало того, он легко предвидел многие поступки своего питомца и иногда успевал даже предостеречь. Тогда как для Асамона его собственные выходки нередко становились полной неожиданностью.

Вот и сейчас он ощущал себя глупой антилопой, которая радуется, что убежала от преследователей, а на самом деле с каждым прыжком приближается к засаде. Через мгновение она будет биться в предсмертных судорогах на земле с пробитой стрелой шеей… Глупый возраст. Глупый и вздорный.

Асамон поставил корзину на место.

— Теперь иди сюда. Я должен кое о чем тебя спросить. — Наставник стоял у окна, и здоровый глаз его светился лукавством. — Взгляни в окно. На луну. Когда на луну смотрю я, старый вояка, да еще одним глазом, она напоминает мне щит, который надраили перед боем до блеска, чтобы слепить глаза противнику. Если на луну будет смотреть рыночный меняла, он скажет тебе, что луна похожа на большую серебряную драхму. Щеголь наверняка увидит в ней украшение, и тоже по-своему будет прав. Ну-ка, скажи теперь ты, что видишь, глядя на это ночное светило?

Асамон хотя и ожидал подвоха, но вспыхнул от неожиданности. И потупил голову. Нет, решительно ничего нельзя было сохранить в тайне от Мегакла.

Наставник хохотнул и с прямотой, присущей людям его профессии, осведомился:

— Уж не похожа ли она на смазливую рожицу той девчонки, которую ты высмотрел вчера в толпе? А?

Глаза Асамона сверкнули бешенством.

— Я высмотрел ее не вчера. Но это касается только меня.

Он лег на топчан лицом вниз. Спустя время наставник тяжело опустился рядом. Положил руку на плечо.

— Пойми меня тоже. Я ведь спросил об этом не из праздного любопытства. — Он примиряюще вздохнул. — Когда две ночи кряду ты дырявишь глазами потолок, а днем все валится из рук — это не дело. Ты раскис, мой мальчик.

Наставник был прав, как всегда, и у Асамона достало благоразумия признать его правоту. Поэтому, когда Мегакл осведомился, кто та красотка, сокрушившая его дух, и как ее имя, Асамон, скрепя сердце, признал, что не знает о ней ничего. Она из Лакедемона — это единственное.

Большего Мегакл от него не добился.

— Из Лакедемона? — сердито проворчал наставник. — Значит, она явится поглазеть, как твои соперники станут выколачивать из тебя пыль на скамме. Думаю, это зрелище ей придется по вкусу.