Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Чокнулись, выпили, по предложению гостя, «со свиданьицем». Потом разговорились. Правда, беседа сперва носила несколько односторонний характер. Рассказывал гость. Северцев не без интереса слушал.

— Я золотничник потомственный, батьку моего землепроходцем звали. Не помню его, но мать сказывала, что был он не только матерым разведчиком, но и рисковым охотником. Каждую весну, еще в тайге снег лежит, а он набьет полную торбу провизии и исчезает до глубокой осени. Разведает, застолбит в тайге делянки, а потом передает золотопромышленникам для разработок. За это ему платили копейку с добытого грамма золота, был такой неписаный закон. Здоров был, на медведей с рогатиной ходил. Много их у него на счету числилось. А сорок первый медведь его задрал. Я вот совсем не в отца, скорей в проезжего молодца… А ты из каких будешь?

— Из рабочих. Только отцовской профессии изменил: он у меня путиловский литейщик. Тоже почти не помню его. В двадцать первом году он командовал продотрядом, и кулаки убили его. Сам-то я на механическом заводе жизнь начинал, а вот учиться пошел в горный, и не раскаиваюсь.

В самый разгар беседы произошла размолвка: Северцев наотрез отказался распить еще бутылочку.

— Позоришь ты наше горняцкое звание, людям отдых портишь! — Морозов обиделся и ушел к себе.

Подъехали к Свердловску. Северцев с вокзала дал в Москву телеграмму о своем приезде.

Когда поезд тронулся, опять появился Морозов. Видно, он не мог долго сердиться.

— Я там у себя поспать лягу. А как захочу выпить, так ты меня сразу же разбуди, — попросил он.

— А как я узнаю, когда захочешь?

— А ты только разбуди! — пошутил горняк.

Часа через три, выспавшись, он пришел снова. Михаил Васильевич предложил ему стакан чаю.

Морозов, зябко поводя узкими плечами и шумно отхлебывая из плескавшегося стакана, с безразличной сосредоточенностью смотрел в окно.

Пестрая березовая роща сменяется черным распаханным полем. На горизонте выплыл силуэт хлебного элеватора, но его мигом заслонили бегущие навстречу поезду стройные ели. Потом показались кирпичные корпуса огромного завода. Высокая труба исчезла за грохочущими вагонами встречного состава, везущего бревна. И опять навстречу несутся ели… Изредка слышен предупреждающий рев электровоза. Поезд набирает скорость, все громче стук колес, все чаще мелькают ели, сливаются в сплошную темную стену.

— Девятые сутки поездом еду. Всю Азию пересек, теперь по Европе качу, а курорта что-то не видать. Поневоле запьешь! — оторвав невеселый взгляд от окна, проговорил Морозов и, почесав затылок, еще больше взъерошил и без того лохматые волосы.

— Базу подводишь, — улыбнулся Северцев. Встав, он достал сверху чемодан.

Морозов с любопытством пригляделся к нему: высокого роста, плечистый, Северцев управлялся с тяжелым чемоданом без всякого усилия.

— Могуч ты, Михаил Васильевич. Господь бог не обидел росточком, на гвардейский фасон скроил. Воевал небось в гвардии?

— Нет, в обыкновенной артиллерии… Пей, а с меня не взыщи, не буду, — сказал Северцев, извлекая из чемодана бутылку коньяка.

— А мне и подавно хватит, — все еще ежась, как от холода, отказался гость. Потом с неожиданной застенчивостью добавил: — Дома-то я, считай, почти не пью и здесь только для форсу мучился… Дескать, знай наших! Мы с Колымы… На материке наши все куражатся… — Он закурил, деликатно разгоняя ладонью папиросный дымок.

Северцев ощутил к нему сочувствие.

— Что с глазом-то? — спросил он.

— Известно что: на взрывных работах. Сам виноват, глупо рисканул. А в горняцком деле — ты это не хуже меня знаешь — баловать опасно… Осточертел мне Север, — внезапно вырвалось у Морозова. — Может, куда в другое место меня пошлешь?

— Если тебя начальство отпустит — пожалуйста. Горняки нужны везде.

На пороге купе показался лысый толстячок в бархатном халате, похожем на рясу. Он галантно поклонился, оскалив в улыбке два ряда золотых зубов.

— Пардон и тысяча извинений. Вы в преферанс играете?

Услышав утвердительный ответ, он, все так же улыбаясь, заключил:

— Прелестно. Разрешите пригласить?

— Что же, вечер долог, его нужно как-то коротать, — согласился Северцев.

— Давненько я пульку не гонял, — сказал Морозов.

Толстячок весело возразил:

— Знаем, знаем, как вы плохо играете. Гоголя читали.

Северцев перед зеркалом причесал поседевшие не по годам волосы и провел ладонью по высокому морщинистому лбу. С явным неудовольствием смотрел он на себя: лицо землистое, под глазами синие круги. Краше в гроб кладут. Измотан до того, что на лице один нос остался. В Москве нужно добиваться отпуска, а то еще хватит инфаркт, модная болезнь ответственных работников.