Яков Липкович - И нет этому конца

— Товарищ майор! — взмолился я. — Но ведь это раненые! От одного неосторожного и торопливого движения может погибнуть человек!

— Ничем помочь не могу.

— Неужели вы не понимаете, — с отчаянием воскликнул я, — что так можно убить всех тяжелораненых?

— Ну хорошо, — неожиданно согласился комендант. — Пятнадцать минут. Ни одной секунды задержки!

— Слушаюсь!

Пока я вместе с санитарами бежал к приставшему парому, исчезла короткая радость, вызванная уступкой коменданта. Я понимал, что пятнадцати минут так же мало, как и десяти. И в мозгу сверлила единственная мысль: только бы уложиться, только бы уложиться…

Нога Козулина на всем ходу угодила в узкую расщелину между бревнами причала, и, если бы не Орел, по чистой случайности находившийся рядом и успевший подхватить носилки, произошло бы большое несчастье — бойцу, тяжело раненому в голову и спину, ни за что бы не перенести нового ушиба.

Не помня себя от ярости, я подскочил к бывшему сапожнику и схватил его за ворот:

— Вы что, ослепли? Не видите, что под ногами делается? Чуть человека не убили!

— Отпустите!

Он вырывался и толкал меня головой. Я опомнился и отпустил его. Орел и Дураченко осторожно понесли носилки дальше, а Козулин остался вытаскивать ногу из своей деревянной западни.

Мы никак не управлялись в срок, установленный комендантом. Кончались последние, минуты, а раненых на пароме было еще восемь человек. Хорошо, что мотострелки помогли сойти легкораненым и тем, кто мог передвигаться с посторонней помощью. А то бы совсем зашились. Но и восемь тяжелораненых тоже немало. Каждого следует осмотреть, опросить, аккуратно положить на носилки и осторожно перенести на берег. А идти надо по мокрому настилу понтона, по неровным и скользким бревнам причала — можно сломать голову и себе, и раненому. Хотя я и набросился на Козулина, но в душе сознавал, что такое могло случиться с любым из нас.

Вернулись за очередным раненым Панько и Бут.

— Берите сперва его! — я склонился над лейтенантом с перебитыми ногами. Он находился в тяжелейшем состоянии.

— Осторожней! — предупредил я санитаров.

И оттого, что я крикнул им под руку, они вконец растерялись и не знали, как подступиться к раненому. Лишь топтались на месте и не решались дотронуться до него. Я крепко выругался и стал им помогать.

— Ну берите же! Бут — за туловище! Панько — за ноги! Раз, два — взяли!

Подняли, положили на носилки.

— Скорее! — напутствовал я однокашников. — Только не уроните!..

А по причалу навстречу Буту и Панько бежали с уже развернутыми носилками Орел и Дураченко. И в стороне скользил по бревнам, сильно прихрамывая, Козулин.

— Скоро, лейтенант, освободите паром? — долетел до меня с берега резкий голос коменданта.

— Товарищ майор, вы же видите…

— Даю вам три минуты! — жестко донеслось из темноты.

Три минуты… На каждого раненого выходит меньше, чем полминуты. Но что можно сделать за двадцать пять секунд?

— А теперь кого? — спросил, вытирая пот с лица, Орел.

— Вот его! — сказал я, придерживая за спину раненого, который очень тяжело дышал и сплевывал кровью. Это был старшина с тремя пулевыми ранениями в грудь. От обильной потери крови он то и дело терял сознание. Когда приходил в себя, вспоминал о каком-то Коле, оставшемся в овраге за немецкими окопами.

Санитары осторожно подняли его и опустили на носилки.

— Положите под голову вещмешок! — крикнул я им.

— Товарищ лейтенант!

Кто это? А, Козулин!

— А мне что делать?

— Помогите Панько и Буту!

Припадая на ушибленную ногу, Козулин побежал по причалу. Его опять понесло к расщелине. Не хватало, чтобы он во второй раз угодил между бревнами.

Но нет, проскочил мимо.

Осталась минута.

Я опустился на колени рядом с тяжелораненым сержантом. Он наступил на мину, и ему оторвало левую ногу. Туго затянутый жгут прекратил кровотечение, но, несмотря на это, бойцу становилось все хуже и хуже.

Если бы еще одни носилки!

Но вот показались Панько и Бут. Позади бежал Козулин.

Я с тоской подумал: будь у нас еще одни носилки, я бы на разгрузку бросил дополнительно Саенкова и Задонского — людей сильных и расторопных. А то один из них сейчас записывал раненых, а другой дневалил в пустой землянке. С писарскими обязанностями справился бы и Козулин. А без дневального в такой острый момент можно было бы вообще обойтись! Я встретил Панько и Бута упреком:

— Где вас черт носит?

Они молча выбросили вперед носилки. Ни слова в свое оправдание.