Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— Разумеется, вы правы, а он, — показывает Сеня на меня, — просто болтун! Ничего, сейчас я искуплю его грехи. Яблок хотите? Хорошие, мать вчера ко мне приезжала…

Он еще спрашивает! Мы и от паршивых не откажемся, не то что от хороших. Сеня развязывает рюкзак, и каждый из нас получает по большому красному яблоку. Твердое, гладкое, оно хрустит под зубами, и сок из него брызжет сладкий, холодный, как родниковая вода.

К сожалению, и самым чудесным встречам приходит конец. Раздается команда строиться. Видимо, сейчас выступит весь наш четвертый батальон. Грустно, что нам надо расставаться: поди знай, придется ли еще когда-нибудь встретиться… Ведь может случиться, что сегодня или завтра один из нас лишь из нитей воспоминаний сможет выткать портрет своего друга. Так почему же, спрашивается, нам не обняться, не расцеловаться или, на худой конец, не пожать друг другу руку? Да нет, куда там, старательно прячем нежность, душевное тепло, заменяя его кивком головы и бравым:

— Будь здоров, пехота!

— Будь здоров, артиллерия!

И все. Будто язык не поворачивается или слово замерло на губах. У Сени, правда, на глубокие темные глаза набежала бархатная тучка… Еще секунда — и мы трогаемся. Что-то крича, Сеня бежит за нами, но теперь я уже себе не хозяин и, услышав его голос, обращаюсь к Малихину:

— Товарищ лейтенант, разрешите попрощаться со своим товарищем?

— Давай, но быстро — раз-два!

На одно мгновение руки наши переплетаются, соприкасаются щеки, и тут же Елисеев дотрагивается до Сениного плеча:

— Беги, курсант, не то отстанешь от своей артиллерии. Может, еще встретимся, а пока — не жалей снарядов!

— Хорошо, сержант. — И уже издали: — Снарядов для фашистов не пожалеем. Не беспокойтесь, мы вас, пехота, не подведем!

Юра Якимович поворачивается ко мне:

— Хороший парень твой товарищ?

— Да, Юра, очень хороший.

Ивашин задерживается в штабе батальона, и ротой пока командует Малихин. У меня в ушах еще звучат слова Сени: «Снарядов для фашистов не пожалеем». И пуль не пожалеем. Чтобы перезарядить винтовку, требуется не больше пяти секунд… Если немцы думают, что прямой путь на Москву им открыт, они глубоко заблуждаются. За каждый клочок земли они дорого заплатят. Наш батальонный комиссар Дмитрий Васильевич Панков сказал: так же, как курсанты воевали под Петроградом в 1919-м, на Южном фронте, против Врангеля, летом 1920-го, при подавлении мятежа в Кронштадте весной 1921-го, так же и подольские курсанты осенью 1941-го под Москвой будут драться до последней капли крови. Что ж, он имел полное право сказать это: мы уверены, так оно и будет.

Сейчас четверть двенадцатого. Мы идем вдоль железной дороги, затем сворачиваем в пустой двор, густо заросший сорняками, и через узкий проход, выходящий в тихий, стиснутый домами переулок, выбираемся на окраину, к реке. Там, в небольшой долине, что издали казалась нам опоясанной широкой полосой тумана, мы, видимо, остановимся и будем ждать Ивашина. Он должен доставить приказ, который получила наша рота.

Воздух насквозь пропитан опьяняющим крепким запахом мокрых верб. Я прижимаюсь к старой вербе. На одной из ее длинных ветвей прочно пристроено гнездо, сооруженное из сосновых иголок, кожицы коры, волосков и покрытое переплетенной травой. Какая-то птица здесь, между небом и землей, подвесила удивительную колыбель…

Не успели присесть, а Юренев уже спрашивает:

— Ну, ребята, кто знает, как называется эта река?

Никто, в том числе и Малихин. Но чтобы Олег сказал сам, мы должны признаться, что действительно не знаем, и потому он переспрашивает:

— Ну, так как?

— Так, как назвали, — отвечает Боков. — Язык у тебя, профессор, чистый жернов, что ни попадет, все перемалывает! А байка, которую ты нам собираешься рассказать, наверняка ломаного гроша не стоит. Видали мы таких. Из-за пустяка пыль до небес подымают.

— Бе-е-е! — передразнивает его Юренев. — Ты что, сегодня с левой ноги встал? Так вот, река эта — Лужа. Знаменитая река. Отсюда, — показывает он на берег, — 12 октября 1812 года началось контрнаступление русской армии и отступление Наполеона. — Он замолкает на минуту, но, видя, что Малихин не собирается его перебивать, а парторг роты Иван Никифорович Степанов внимательно прислушивается и даже кивает головой: давай, мол, рассказывай, пока еще есть время, на этот раз никто тебе замечания не сделает, — продолжает: — Выступив из Москвы, Наполеон пошел по старой Калужской дороге — она вон там, недалеко. Он хотел захватить Калугу, добраться до южных губерний, богатых хлебом и фуражом, перезимовать там и потом снова начать наступление.