Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— Как гуттаперчевые…

Сам Алекс ни одного акробатического трюка не сделал, и все же всем ясно было, что он не только камертон, по которому настраиваются остальные, но и душа этого великолепного ансамбля, что именно он невидимо направляет и поддерживает равновесие всей колонны.

Когда номер закончился и акробаты собирались покинуть манеж, Вяльшин преградил им дорогу. Зал громко аплодировал, слышались возгласы «бис», Алекс взял Тодю за руку и подвел вплотную к барьеру. Тот, смущенно улыбаясь, стал кланяться, посылая комплименты публике. На его щеках горели красные пятна. Он был счастлив и мог бы поклясться, что слышал, как кто-то на галерке крикнул:

— Смотри, смотри, это же Довидл, сын Носн-Эли.

Аплодисменты и возгласы затихли, зрители стали расходиться.

У репертуарной доски за кулисами клоун — человек угрюмый, взбалмошный и вспыльчивый — скривил губы, будто собрался чихнуть, и, ни к кому не обращаясь, произнес:

— Мало им своих, так они с улицы притащили еще одного нищего…

Должно быть, именно поэтому Анна Ивановна по-матерински тепло прижала к себе Тодю, а Александр Александрович обхватил его за узкие плечи, привлек к себе и впервые похвалил:

— Отлично! Лишь теперь мы с тобой возьмемся за настоящую работу. А на то, что клоун сказал, не обращай внимания. Он из тех людей, которые всем недовольны.

Дни пролетали один за другим. Минуло лето. В воздухе засеребрилась паутина. Как-то утром, выглянув в окно, Тодя увидел — на дворе осень. Всю ночь с Днепра дул холодный ветер и колыхал ситцевую занавеску на окне. Только недавно листья на деревьях начали желтеть, а сегодня соседская крыша покрылась инеем и морозный туман застилает озябшее солнце.

Сандалии на Тоде расползлись, из костюма он давно вырос, и тот уже не грел его окоченевшее тело.

Киселевы посовещались меж собой, посоветовались с другими артистами, но обратиться к Вяльшину не решились: продажа билетов в кассе шла туго.

Днем, когда стало немного теплее, все Киселевы направились в лучший магазин по продаже одежды. Знатоком по этой части считался Алекс, но торговалась при покупке главным образом Антуанетта. Когда вышли из магазина, Тодю нельзя было узнать: на нем был темно-синий костюм, суконное пальтишко, цветная рубашка, черные ботинки и темно-серые носки. Под мышкой он держал сверток со старой одеждой. Оттуда они пошли к шапочнику и купили ему картуз, украшенный кожаным плетеным ремешком поверх твердого блестящего козырька.

Тодя направился домой. Ветер разрумянил его щеки. Киселевы остановились на углу и долго смотрели ему вслед.

— Паныч, — обратился к Тоде дворник мадам Олиновой, — вы к кому?

— Господи, — встретила его мать на пороге, — кормилец ты наш, где ты все это раздобыл?

Отец тут же пошел к Киселевым узнать, не украл ли, упаси бог, его сын все эти вещи.

Тодя не мог понять, отчего никто в доме не рад его обновам. Теперь-то уж ясно, что быть ему артистом. Мама, та даже не улыбнулась. Она лишь обронила горячую слезу на его новую рубашку и прошептала:

— Носи, сынок, на здоровье!

Свежие, недавно расклеенные афиши еще пахли типографской краской. Большие квадратные буквы как бы подмигивали, взывали. Прохожие невольно поворачивали головы в их сторону и читали: «Мальчики-шарики — Вилли, Жора и Тодя Кис».

По улицам и переулкам носились специально нанятые мальчуганы и до хрипоты орали, оповещая публику о чудесах, которые их ожидают на последних гастролях знаменитых артистов Кис. Возле рынка и постоялых дворов мальчишки на ходулях стреляли из ракетниц и с помощью металлических рупоров пытались перекричать шумную толпу. Кое-кто поддавался соблазну, полагая, что на цирковом представлении за пятиалтынный можно хоть на время забыть о своих заботах и немного повеселиться.

Тодю же известие о том, что наступают заключительные гастроли Киселевых, не только не обрадовало, а огорчило до слез. Жизнь в подвале на Дворянской, после того, как он увидел совсем иной, увлекательный мир, опостылела ему. Своим настоящим домом он теперь считал цирк Киселевых. Но неожиданно на эту семью обрушилась беда. Младшие Киселевы — Вилли и Жора — где-то заразились дифтерией. Болезнь протекала тяжело, так что на протяжении двух недель родители не отходили от постелей мальчиков. Алекс и Антуанетта попросили Вяльшина разрешить им приходить к началу второго отделения, в котором они выступали, с тем, чтобы, не задерживаясь, отправляться домой.