Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— Раз, два, три! Раз, два, три! Левой! Левой! Тверже шаг! Еще тверже! — Это командир нашего взвода Малихин, неестественно прямой, с резким, пронзительным голосом, учит нас маршировать. — Юренев! Может, привязать вам к правой ноге солому, а к левой сено?

Юренев, длинный и худой, как жердь, наш правофланговый, и мы все должны по нему равняться. Но, будто назло, ему никак не удается делать то, что от нас требуют. Старается изо всех сил, от усердия даже шевелит губами — не получается, и все тут! Малихин повышает голос. Олег совсем теряется, и тогда лейтенант свирепеет еще больше:

— Это что за балаган? Прекратить! Раз, два, три! Разговорчики! Боков, почему вы опустили голову? Вы что-нибудь потеряли? Не ищите, все равно не найдете. Боков, песню!

Чуть подавшись вперед, Боков затягивает охрипшим баском песню, хотя ни ему, ни нам петь совсем не хочется.

Если говорить по правде, мы пока еще не курсанты, и маршировать нас обучают лишь между прочим, когда ведут на работу и обратно. Работа же у нас — тяжелее не придумаешь. Строим в лесу щели с бревенчатым накатом. Сами валим деревья, сами распиливаем и обтесываем бревна.

Я работаю вместе с Юрой Якимовичем. Во все стороны летят брызги опилок. Вот у кого надо учиться легко и быстро водить пилой! Работать с Юрой одно наслаждение, и еще большее наслаждение смотреть, как играют у него под коричневой кожей гладкие, упругие мускулы. Весь он прямо налит какой-то живительной, радостной силой. Плохо другое: каждое дерево, на котором красной краской намалеван крест — знак, что оно подлежит вырубке, — Юра буквально оплакивает горючими слезами, сам мучается и заодно мучает и меня. Вчера он попытался соскоблить перочинным ножиком отметку со столетнего дуба, намеченного в жертву. За этой работой застал его Малихин — и можете себе представить, какой разнос учинил! Хорошо еще, что к нам, одетым по-граждански, военный устав пока не применяется, а то неизвестно, чем бы все это кончилось.

Но то, что произошло вслед за тем, никто из нас и вообразить не мог. Как раз в этот момент мимо проходил майор, и Юра, нарушая элементарные воинские правила, — без разрешения младшего командира никто не имеет права обращаться к старшему, — подбежал к нему и быстро, взволнованно заговорил — так, будто кто-то замахнулся топором не на дерево, а на него самого:

— Товарищ майор, прошу вас, выслушайте меня! Видите вон тот дуб? Таких под Москвой не больше десятка, высота его тридцать метров, а ствол — мы втроем его не обхватим. Поглядите, какая гладкая, чистая кора… Да это же бесценное сокровище! Если его пощадить, еще долго простоит, а уничтожить, врезаться пилой в его тело — настоящее преступление! Понимаю, приказ есть приказ, и все же… Так нельзя!

Сперва майор явно хотел перебить Юру, но чем дальше, тем со все большим интересом смотрел на курсанта, заступившегося за дерево. И тем не менее сказал:

— Собственные поступки всегда представляются нам более справедливыми, потому что мы лучше знаем обстоятельства, которые их вызвали. Но неужели я должен напоминать вам, что сейчас гибнут не только прекрасные могучие деревья…

— Товарищ майор, хоть сейчас отправьте меня на фронт, век буду вам благодарен! Я ведь не о том… Если б без этого дуба нельзя было обойтись, разве бы я осмелился к вам обратиться? Пожалуйста, вот еще деревья. Хотя бы этот скрюченный, бородавчатый ясень…

Майор с минуту помолчал, а затем сказал Малихину:

— Может быть, в виде исключения и правда не будем трогать это дерево? Не возражаете? Лейтенанту Таркову, который руководит работами, я скажу сам.

У Юры под кустистыми бровями радостно заблестели глаза. С губ готово было сорваться «спасибо», но благодарить уже было некого.

Оставляя за собой густой столб пыли, шагаем широким шагом по свежепротоптанной дороге. Вон и то место, где вчера так удачно решилась судьба Юриного дуба. Мне кажется, что все, и даже, как это ни странно, Малихин, будто стайка шаловливых школьников, весело перемигиваются с деревом — безо всякой команды мы поворачиваем в ту сторону коротко остриженные головы. Слышу, как Олег Юренев тихо, но по-мальчишески порывисто говорит:

— Красота-то какая!.. Здравствуй, дуб!

Но слух у Малихина на редкость острый, не зря у него такие большие уши. Слова Олега он расслышал и оставить такое безнаказанным, разумеется, никак не может.

— Юренев, разговорчики! — кричит он во всю мощь. — Кончай балаган! Раз… раз… раз… Раз-два-три! Боков, песню!