Георгий Шолохов-Синявский - Далекие огни

Он стоял, не двигаясь, и молча смотрел на девушку. Вероятно, он был очень смешон в своей куцей ситцевой рубашке, в заплатанных брюках, потому что Зина, проходя мимо, подняла голову и даже не взглянула на него. Увлекаемая оживленно переговаривающейся молодежью, она скрылась в кустах боярышника.

С этой поры Володя перестал искать встреч с нею; едва завидя Зину издали, спешил уйти.

Осенью Зина уехала учиться, разъехались веселые студенты, начались занятия в железнодорожной школе. За уроками и домашними заботами Володя забыл о своем увлечении. Но вот наступило лето, и он опять увидел Зину. Она выросла, похорошела. И снова была встреча в тихий сумеречный час, снова возобновились прогулки к семафору. Но теперь Володя не так робел и не так радовался при встречах. Он помнил, — снова приедут студенты и Зина опять уйдет в их компанию. В одну из прогулок он сказал девушке с дрожью обиды в голосе:

— Я сын путевого сторожа. Ты не забыла об этом? Увидят тебя со мной твои друзья — посмеются…

Зина зарделась от смущения.

— Что за глупости, Воля? Причем тут путевой сторож? Мой отец тоже был простым ремонтным рабочим. И не смей так говорить.

— Я знаю, я для тебя не товарищ, — упрямо сказал Володя. — Ты гуляешь со мной просто потому, что тебе скучно.

— Нет, нет. Не думай так, Воля. Ты серьезный и умный, — наклоняясь к его лицу и ласково поблескивая глазами, продолжала она. — Ты не похож на других мальчишек. Ты совсем как взрослый, слышишь?

От этих слов у Володи захватило дыхание.

— Ты должен учиться, — строго сказала Зина. — Обязательно.

— Я уже готовлюсь в четвертый класс гимназии, — гордо заявил Володя.

Зина радостно и удивленно взглянула на него.

— Воля, так это же чудесно! Ты окончишь гимназию, можешь даже поступить в университет.

— А на какие шиши, как говорит мой отец, — угрюмо и едко заметил Володя. В искреннем восторге подруги он уловил нечто обидное для себя. — Значит, все-таки лучше было бы для тебя, если б я был студентом, как Стаська Чарвинский? Сознайся — для тебя я был бы тогда… Ну как тебе сказать… Более подходящая пара, что ли…

Зина нетерпеливо дернула плечом.

— Ты говоришь чепуху. Разве плохо быть образованным человеком? Сын путевого сторожа, и вдруг… Расскажи же, кто помогает тебе готовиться.

Володя с увлечением стал рассказывать о Михаиле Степановиче, о своих занятиях. Он постепенно воодушевлялся, все более горячо и уверенно звучал его голос. Лицо Зины, освещенное бледным отблеском заката, становилось то серьезным, то ласково удивленным.

Увлекшись рассказом, Володя словно забыл о Зине, шел все быстрее, неловко размахивая руками. Они давно миновали семафор, и зеленый огонек повис далеко позади них. В степи становилось все темнее, где-то в балке грустно кричал чибис, а они все шли вдоль неясно поблескивающих рельсов.

Наконец Зина остановилась первой, взяла Володю за руку.

— А мы далеко зашли, Воля. Пойдем обратно. Однако какой ты замкнутый. Ты никогда не говорил мне ничего подобного. Мы теперь будем с тобой делиться всем, что у каждого на душе. Хочешь? Ах, как хорошо быть друзьями…

И девушка легонько прижалась плечом к Володе. Он незаметно отодвинулся, словно чего-то испугавшись.

— Ты больше не сердишься на меня за то, помнишь? — просительно и грустно вновь заговорила Зина. — Я была такая глупая тогда, ой! И как это случилось, не понимаю. Я будто тебя не узнала. А этот Стаська Чарвинский, до ужаса глуп, хоть и студент. Он всегда говорит такие глупости… Не сердись, Воля, прошу тебя…

— Зачем? — тихо ответил Володя. — Я знаю, почему так бывает… Тебе было стыдно перед студентами показать, что ты со мной знакома.

Зина вздохнула.

— Да, пожалуй… Это гадко, но это правда.

Это было самое продолжительное свидание. Зина даже позволила проводить себя до самой калитки. Расставаясь с Володей, сжимая его неловкую руку, она особенно близко придвинулась к нему и, глядя в его лицо светящимися глазами, сказала:

— Хочешь быть моим другом, Воля? Крепко, навсегда? Я не хочу больше никаких друзей…

— Хочу, — кратко ответил Володя.

— Так будем же друзьями… На всю жизнь… Ладно?

Володя молча кивнул головой.

Он уходил тогда домой, спотыкаясь о шпалы. Гимназия, Зина, ее последние слова — все это переполняло сердце гордостью. Тогда он смело и уверенно говорил о своих мечтах, о продолжении образования… Но что он скажет Зине теперь, когда все рушилось, когда никакой гимназии не будет? И как отнесется к этому Зина, что подумает? Ведь он болтун, бахвал, и нет оправдания его глупой самонадеянности.