Владимир Монастырев - Ходи прямо, хлопец

— Еще чего! — фыркнула Клавдия. — Садитесь уж, если пришли, чаем угощу… с вашим зефиром.

Было в нем что-то наивное, не то чтобы располагающее, но не позволившее выставить сразу.

Чай он пил аккуратно, с ложечки, зефир откусывал маленькими кусочками.

— В наше время люди друг к другу нередко грубость и безразличие проявляют, а вы ко мне — со вниманием, душевно, — говорил Никифор Кузьмич, поглядывая на Клавдию.

— Нашли ангела, — ответила она. — У меня срок был: в колонии строгого режима.

Сказала и впилась глазами в Кашлаева — как отреагирует. Думала — отпрянет, в лице изменится. Но он ее слова принял спокойно, даже ложечка в руке не дрогнула.

— В наше время много встречается людей, которые срок имели, — сказал он, — были безвинно осуждены, а потом, по прошествии культа личности, реабилитированы.

— Я по уголовной статье сидела, — сказала Клавдия. — Культ здесь ни при чем.

И на этот раз он не проявил беспокойства, только пожал плечами, словно бы хотел сказать: «Я, мол, в ваше прошлое не вникаю».

Попив чаю, Кашлаев вежливо распрощался и ушел. Через два дня пришел опять, хотя Клавдия его и не приглашала. На этот раз в руках у него был кулечек с пирожными. И опять пили чай, и Никифор Кузьмич не торопясь рассказывал о себе. Клавдия узнала, что во время войны был он заместителем командира полка по тылу, имел ранение. Потом его назначили начальником квартирно-эксплуатационной части, где он служил до конца войны и после войны и откуда ушел в отставку в чине полковника.

Поколесив несколько лет по стране, Кашлаев осел у моря, выхлопотал участок, поставил времянку и «стягивался», как он выразился, на дом.

— Почему же вы здесь решили обосноваться? — спросила Клавдия. — Город не курортный, отставники в других селятся, поюжнее.

— То и хорошо, что город не курортный, — ответил Никифор Кузьмич. — Я суеты, праздности не уважаю. Я лично, например, без дела не могу сидеть и как другие бездельничают — видеть не могу.

Клавдия слушала Никифора Кузьмича, приглядывалась к нему. То ли в ней любопытство проснулось, то ли очень уж вокруг все было пусто, а только не прогоняла она Кашлаева, разрешила ему приходить иногда. Он бы готов каждый вечер являться, но Клавдия ограничила его, сказав как-то с усмешкой: «Часто не ходите, а то соседи незнамо что подумают». На соседей-то ей было наплевать, но Никифор Кузьмич иронии не уловил и, приняв слова ее за чистую монету, ограничил визиты свои двумя в неделю — по средам и субботам. Он уже немало рассказал о себе: Клавдия ничего не рассказывала о своем прошлом. Он даже не знал, за что она отбывала срок в колонии строгого режима. Если б стал расспрашивать, Клавдия скорее всего нагрубила бы и выставила, но он не расспрашивал. Иногда она сама удивлялась — что ей в нем? Случись встретиться хотя бы год назад, летел бы этот Кашлаев от нее пулей, а сейчас вот распивает она с ним чай, слушает, поддерживает беседу…

Пока возилась Клавдия на кухне, Никифор Кузьмич извлек из авоськи сверток, распеленал его, и появился на свет аккуратный ящичек с застекленной матовым стеклом дверкой, с резным наличником и петельками, чтобы можно было повесить его на гвоздики.

— Что это? — удивилась, входя с чайником, Клавдия.

— Шкафчик вам сделал, — ответил Никифор Кузьмич.

— Зачем он мне?

— Пригодится. Лекарства в нем держать, всякие там баночки-скляночки. Он с полочками. — Кашлаев распахнул дверцу и показал полочки. — И место ему есть, вот здесь. — И приложил ящичек к стене.

Клавдия подумала, что место шкафчика и в самом деле удобное и выглядит он не так уж плохо — с резным наличником, блестит, как отполированный.

— Это вы что же, сами делали? — спросила она, чтобы оттянуть время и решить — брать этот шкафчик или не брать.

— Собственноручно, — не без гордости сказал Никифор Кузьмич, — специально для вас.

— Что ж, спасибо, — решилась Клавдия. — Только у меня ни молотка, ни гвоздей нет, чтобы его повесить.

— Это предусмотрено.

Никифор Кузьмич достал из кармана пальто аккуратный молоточек и бумажку с гвоздями. Ловко забил в стену два гвоздя и повесил шкафчик. Полюбовался делом рук своих и спрятал молоток и гвозди на прежнее место.

Тем временем Клавдия достала баночку с вареньем, разлила чай, и они сели за крохотный столик.

— Нравится мне у вас, Клавдия Максимовна, — прихлебывая чай с ложечки, говорил Никифор Кузьмич, — чистота, уют. Наш брат, мужчины, как бы ни старались, так не могут. Я лично свою времянку в полном порядке содержу, а все не то. Все как-то не то без женских рук.