Виктор Попов - Один выстрел во время войны

Высокий, в полтора человеческих роста плетень опоясывал короткие ряды из дощатых кубиков — ульев около омшаника, — огромной, как показалось, крыши из соломы, снятой с какого-то сарая и опущенной прямо на землю. Перелезать через плетень было рискованно, сорваться нехитро или палки затрещат, — вот тогда и попробуешь меда… В щель они различали дорожку между омшаником и ульями. Незаметно было, чтобы кто-то двигался по ней или сидел на скамейке, что стояла у самой дорожки.

Кучеряш и Митька согнулись, под их руками захрустели пересохшие ветки на углу плетневой изгороди. Они тащили из земли угловой кол. Он был заколочен глубоко и не поддавался. Раскачивали его, но, раскачиваясь, эта проклятая, вся из сучков тонкая жердина едва-едва выползала наружу.

Рыжему поручили наблюдать. В него целились округлые листья картофельной ботвы, похожие на растопыренные уши, вынырнувшие из земли. На огороде стояло пугало из ржавого ведра и старых метелок вместо головы и рук. Оно будто бы вырастало на глазах и с высоты своего длинного черного роста пыталось заглянуть в кружок ребят, тесно склонившихся к сучковатому колу. Даже запоздавшая в поздних сумерках ворона слишком уж медленно и долго шлепала крыльями над подворьем деда Павла Платоныча, она словно вглядывалась в людей.

Как всегда, Митька и здесь был самым удачливым. Он отодвинул локтями Кучеряша, Рыжему тоже прошипел, чтобы он отшагнул в сторону, — не мешайся! — а сам растопырил ноги, послал проклятие тому, кто так прочно вогнал в землю плетневый кол, и закряхтел, забыв об осторожности. Рыжий с Кучеряшем увидели: кол стал послушным, покачнулся, а вместе с ним покачнулся плетень и отодвинулся внутрь двора, к омшанику…

Рыжий никогда еще не бывал на пасеках. Его поразили чистота между ульями, их строгие ряды и вообще какой-то неведомый ему порядок. Подумал, как, должно быть, дед Павел Платоныч любит этот уголок, коли все здесь так аккуратно.

Митька снял крышку с первого же улья. Загудели пчелы, начали биться о штаны и рубаху. Рыжий почувствовал, как загорелась лодыжка от острого укуса. Но ведь не закричишь, не отмахнешься от пчел. Кучеряш предупреждал: начнешь отмахиваться — они еще злее станут.

Удивительно, откуда взялось терпение!

Митька вынул из улья рамку, поднял над головой и, несмотря на темноту, определил — полная. И отдал Кучеряшу. Потом достал вторую, опять осмотрел ее, отодвинул на расстояние выпрямленных рук, сунул Рыжему. Тот не сразу ухватился за верхнюю планку. Вначале пальцы ткнулись в теплые, липкие соты, залитые медом, по которым ползали полусонные пчелы, враз почувствовал горячий укол жала в подушечку пальца. Правой рукой он уже не мог держать рамку и перехватил левой. Но этим не кончилось. Митька достал еще одну, на случай, если этих трех будет мало. И все три рамки должен был держать Рыжий.

Даргин собирался надвинуть на улей крышку. Кучеряш стоял у плетня, готовый поставить угловой кол на старое место. Но Митьке уже было невмоготу. Забыв о предупреждении Кучеряша, он, отбиваясь от пчел руками, громко выругался:

— Ну их быкам под хвост! — и побежал к щели в изгороди. За ним нырнул на огород Кучеряш. Рыжий последним выскочил к прохладной картофельной ботве. Нет, они уже не смогут поставить плетень на прежнее место, пчелы растревоженно и зло гнались за ними.

По огороду выбрались на луг. По холодной, в росе, отаве бежать было легче, да и пчел поубавилось. А все же гудели, липли к рамкам, не хотели оставлять их.

Наконец все трое оказались у реки. Берег был песчаный, в полянах муравы и порослевых кустах ракит. Дышали тяжело. Руки, ноги, шея — все горело.

— Я больше не могу, — со стоном проговорил Кучеряш. Он быстро сбросил с себя рубаху и штаны и плюхнулся в воду. Даже не верилось, что сейчас можно купаться. Пусть еще не разгар осени, пусть всего несколько часов назад светило солнце и было тепло, даже жарко, но купаться…

Тяжелыми свинцовыми переливами расходились от Кучеряша круги. Шелестел от волн густой прибрежный лещуг. Скользкий как линь Кучеряш выскочил из воды, быстро вытерся рубахой и тут же надел ее. Натягивая штаны, он дробно стучал зубами.

— Эт… ничего… согреюсь…

И начал прыгать, бегать, размахивать руками.

— Ждите, ждите… А у меня все прошло, нигде не болит, — похвастался он дрожащим от холода голосом.

И Рыжий с Даргиным начали раздеваться.

В самом деле после холодной воды тело от пчелиных укусов страдало меньше. Побегали, разогрелись. Под кустом ракиты Кучеряш уже уминал мед. Остальные рамки стояли тут же.