Виктор Попов - Один выстрел во время войны

— Что же ты, Петя, оплошал? — и ставила «уд».

Или взять тех же медлительных тяжеловозов — быков. У Митьки Даргина быки такие, как у всех, — не очень ленивые и не очень старые. Все у ребят было поровну, все одинаковое. Но после того, как в предпоследний раз они разгрузились в селе у длинного колхозного амбара, где стояла облезлая веялка, и выбрались на большак, все стало меняться, равных среди них уже не было.

Митька, выехав со двора, как обычно, последним, встал в ящике на ноги, широко расставил их, поднял в руке длинную из краснотала палку, но не бил ею, а только грозился, только со свистом рассекал воздух, и быки начинали мотать головами, боязливо косить глазами назад, на ездока, потом ускорили шаг, побежали сначала рысцой, а потом и галопом. Глухо стучали занозки в тяжелом деревянном ярме, у быков раздувались округлые бока, повозка уже пылила рядом с Рыжим, с Кучеряшем и перегоняла их.

Обидно было уступать Митьке. Чем они хуже его? И тоже попытались «раскочегарить» своих быков, и те по-быстрому начали давить копытами сухие комья на запыленной дороге, но все равно уже было не догнать повозку Митьки. Видя, что он, как всегда, вышел головным в колонне, Даргин прекратил гонку. Его друзьям оставалось ехать следом, дышать пылью, поднятой его ходком и быками. Он уже сидел в ящике, опершись спиною о боковину, и насвистывал, ни на кого не глядя, — знак полного презрения ко всем окружающим. Так и въехали на ток. И еще — Митька был красивым. Многие, в том числе Рыжий и Кучеряш, завидовали ему. Играючи, без труда он мог подойти к директору школы Василию Николаевичу Якунину и спросить о чем угодно — о погоде или об очередной военной игре, он мог шептаться с любой девчонкой, — ни одна не отказывалась отойти с ним в сторону на виду всего класса. Он знал, что красив. Стройный, весь как точеный, и лицо тоже точеное, и волосы будто специально уложенные в светлые волны.

— С тебя, Даргин, Аполлона лепить бы, — сказал однажды на уроке военного дела учитель Федор Васильевич, новый человек в селе, недавно из госпиталя.

— В чем же дело, лепите, — нисколько не смутился Митька, и это не понравилось всему классу.

С ним перестали играть, из школы он стал ходить совсем один. Он понял свою промашку. Вначале принял брошенный ему вызов, а потом сообразил: так лишишься друзей. И перестал задаваться.

А все же нет-нет да и проглядывала в нем знакомая уже червоточина. Как в этой же гонке на быках. Обязательно должен быть первым, обязательно лучшим. И без того куда уж лучше, хоть перед сельсоветом ставь на каменном возвышении…

Кучеряш — совсем другой человек. Лицо округлое, словно подпухшее, и без бровей, — они были редкими и белыми и потому незаметными. Уши торчком, словно Кучеряш все время настороже. Серая сатиновая рубаха оттопыривалась на животе. Какая кормежка в войну — каждый день впроголодь, а он вот имел круглый живот. Порода такая, что ли.

Был Кучеряш душевным человеком, по какому делу ни обратись — воспримет как родной брат. Недавно у Рыжего завалился плетень. Огораживать-то особенно нечего, на дворе один ветер гуляет, скот перевели; сено заготовлять рук мало, а все же было жаль плетень, уличная ребятня сделает из него ворох сухих палок, играючи, конечно, да хозяевам от этого не легче.

Завалился плетень, надо бы поставить, но мать в поле, а одному Рыжему не справиться. Ближе всех к ним жил Кучеряш. Петр без раздумий — к нему, а он как раз небольшую рыболовную сеть вязал. Горе, а не снасть, но вот Кучеряш умел делать, а Рыжий — нет. Оставалось ему пройти челноком ряда два. Мог бы сказать «погоди», а он тут же положил свои причиндалы на порог избы и пошел. Вдвоем они быстро поставили плетень на место и укрепили лучше прежнего.

Немножко странноватым был Кучеряш… Усердно добычливым. Все ребята, конечно, не без греха; за арбузами на песчаном плоскогорье за селом ползали на брюхе, прячась в кустах лебеды; за яблоками ломились через изгородь из жердей в заброшенный сад, впрочем, не такой уж он был заброшенный, просто некому охранять. А Кучеряш то морковь откуда-то притащит, то желтую дыню, и все друзьям: лопайте, дармоеды!

Никто за ними не смотрел. Отцы на фронте, матери в поле. Росли как дички на просторе, что тянут ветки во все стороны.

Первым, как всегда, загрузил свой ящик Митька Даргин. Он съехал с тока, и его быки, опустив головы, будто прижатые деревянным ярмом к земле, перетягивали друг друга то к одному кусту молочая сбоку большака, то к другому.