Виктор Попов - Живая защита

Дементьев кивнул головой: правильно. Но зачем уточнять? Не думает ли уважаемый Александр Васильевич усложнить простое дело? Теперь уже Андрей Петрович изучающе выжидал слова главного врача.

Шубин вспотел. От тесного колпака, что ли. Вытер пот со лба марлевым тампоном, долго стряхивал папиросный пепел.

Андрей Петрович насторожился. Противное ощущение засасывающей вязкости снова овладело телом. Откуда это? Почему раньше не испытывал такого поганого состояния? Резко и назойливо отстукивали секунды круглые настольные часы. Не отстукивали, а отрубали одно слово от другого: «рана», «ушиб»! «Крушение», «брак»! «Рана», «ушиб»!..

— Трудно разговаривать с вами… — Шубин опять вытер пот со лба. — Не укладывается… Если бы машинист оказался без ног еще там, на перегоне, или еще что-нибудь такое с ним, вы бы вовсе не приехали в больницу. Вопрос практически был бы решен. А сейчас нашли возможным поторговаться…

«Рана», «ушиб»! «Рана», «ушиб»!.. Часы вовсе не отрубали слова, а долбили, долбили! Куда-то вниз, вниз! Серая обволакивающая масса раздвигалась, с каждым ударом часов глубже и глубже втягивала в себя.

— Я не торгуюсь, а отстаиваю интересы дороги. Если запишут — крушение, то всю магистраль посадят на последнее место в соревновании с другими дорогами, многих лишат премии. Как бы успешно ни справлялись с делами. А это — тысячи человек.

«Ф-фу-ты… о деньгах. Чепуха какая!» — подумал Дементьев. Он был точно уставший пловец. Разгребает, старается, а сил становится меньше и меньше. И чувствует, что пучина уже затягивает. Может быть, не туда надо грести? Конечно, не туда!

— Дело не только в деньгах. Вендейко сейчас можете помочь только вы… Мы всегда помогаем больным, умирающим. О живых и здоровых вспоминаем только потом, когда практически поздно. А ведь помогать надо и живым. Хотя бы с целью профилактики. Так вот, Александр Васильевич, подумайте о живых. Если не один человек, а многие окажутся виновными?

— Понимаю вас, Андрей Петрович. Мне тоже не хочется множить несчастья. Такого горького богатства в мире избыток. Но я врач и по опыту своему знаю: кое-когда хирургическое вмешательство обязательно.

Дементьев прикусил нижнюю губу.

— Нельзя ли прямее?

— Можно. Сейчас я говорю о случаях, когда хирургическое вмешательство необходимо для оздоровления общества.

— Вот как!

— Да, так. Кстати, стоило бы упомянуть и о справедливости. Все награды следует вручать достойным, а не по разнарядке. Так же и наказания. Иначе теряется смысл слова «справедливость». Какая цена будет, допустим, вашей воспитательной работе с подчиненными?

— Мы ушли от предмета нашего разговора, — сдержанно напомнил Дементьев.

«Вот что значит — нет власти! Был бы в подчинении этот медицинский бог, в два счета сделал бы из него дугу с колокольчиками. Не рассуждал бы так и сяк. Если бы иметь власть над медицинскими заведениями!..»

Тяжко сознавать бессилие. Дементьев был готов заменить лобовой напор на мольбу, готов был раскрыть перед этим по сути дела незнакомцем, какая угроза нависла над ним. Но что сильнее подействует на Шубина? Уговоры или давление высокого должностного лица? О чем думать… Высокое положение обычно срабатывало безотказно. Не надо размениваться на мольбы. Недостойно. Мелко.

— Что ж, вернемся к предмету. — Шубин сунул папиросу в пепельницу, поправил накрахмаленный колпак. — Дай бог, чтобы Вендейко остался жив и не был инвалидом. Я смотрел его. В благополучном исходе не уверен. А вы говорите, ушиб.

— Ему теперь все равно! Какое значение для него, как мы запишем в акте? И потом, имейте в виду, скоро должен приехать Осипов. Он заинтересован, чтобы за дорогой не числилось крушение.

Лицо Шубина вновь окаменело.

— Вы начинаете давить. Предупреждаю: бесполезно. Разговор наш окончен.

Дементьев был ошарашен. Его выгоняют? Да понимает ли этот накрахмаленный халат, с кем имеет дело, что жизнь изменчива, что в жизни не один колпак был измят такими, как Дементьев!.. Неужели выгоняет?

— Разговор окончен, а вопрос не решен, — сказал Дементьев. Но в его словах уже не было ни уверенности, ни упорства.

— Андрей Петрович, вы отрываете меня от работы. Больше не могу выделить ни одной минуты.

Что-то беззвучное, вязкое, невыносимо удушающее сомкнулось над головой. Андрей Петрович сидел жалкий, уничтоженный. Шубин встал, обошел кресло с Дементьевым, отгородился белой дверью в коридор. Тишина. И совсем один. Хоть в петлю лезь!