Вениамин Рудов - Временно исполняющий

Суров впервые увидел эту картину и невольно посмотрел на жену. После вчерашнего под глазами у нее остались темные полукружия. Вера села за стол в стареньком платье с короткими рукавами. И это платье, и взлохмаченные волосы были ей к лицу, и она вряд ли знала, что именно такой нравится мужу.

Умудренная житейским опытом, Ефросинья Алексеевна, видимо поняв ситуацию, поспешила ретироваться. Для убедительности сослалась со смехом на своего строгого мужа.

— Подполковник у меня — гроза! Надо бежать. Да и вам я больше не нужна. А если что — зовите, не стесняйтесь. Соседям грех не помогать друг другу.

Она схватила пылесос и умчалась, вызвав у Сурова невольную улыбку, причем не столько своей прытью, сколько характеристикой мужа: уж очень не был похож на «грозу» полный и добродушный Кондратюк.

— Почему ты молчишь, Юра? — требовательно спросила Вера.

— А что я должен сказать?

— Не знаю.

Он тяжело вздохнул в предвидении предстоящего разговора.

— Это у тебя что-то новое. До сих пор во мне жила уверенность, что ты всегда знаешь, чего тебе хочется, и добиваешься этого с завидным успехом.

— Заблуждаешься, дорогой муженек! — Вера как-то растерянно улыбнулась, но улыбка эта совершенно не вязалась с ее бодреньким возгласом. — Ты, видно, меня совершенно не знаешь. Я совсем не такая, какой ты изобразил меня сейчас. Всю прошлую ночь напролет я, например, провела без сна. По-твоему, я этого сама пожелала? — В ее глазах появилась жесткость. — А вот тебе я правильно напророчила.

— Звездный час? Если ты это имеешь в виду, то не мне одному, а нам обоим. Мы же все-таки не чужие друг другу.

Вера смотрела куда-то в пространство.

— Иногда чужие. Ты настолько занят своей новой работой, что не замечаешь даже моего присутствия…

— О чем ты говоришь!

— …и считаешь такое положение в порядке вещей, — продолжила свою мысль Вера.

— Но пойми, я осваиваю новый участок работы. Пройдет немного времени, и я смогу уделять тебе больше внимания.

— Когда-то это будет…

Раздался звонок в дверь, и по тому, как Вера вскочила со стула, нетрудно было понять, что звонок помог ей выйти из трудного положения. Она выбежала в прихожую и вскоре возвратилась с Ефросиньей Алексеевной.

— Дурья голова! — Соседка постучала пальцем по лбу. — Совсем забыла… Мы с мужем просим вас в воскресенье к нам на обед. Будут соседи, сослуживцы. Заранее скажу: отказов не принимаем… — Она замахала руками, будто заранее отгораживалась от возможного отказа, и убежала.

Поужинали молча.

Суров ушел в спальню, устроился с газетой в кресле.

Неожиданно вошла Вера.

— Нам нужно поговорить, — сказала дрожащим, нервным голосом. — И это серьезнее, чем ты думаешь.

— Верочка, я устал. Но если необходимо, садись и говори. — Он показал на второе кресло.

— Ничего, я постою. — Суставы длинных, сжавшихся в кулаки тонких пальцев побелели. — Хорошо, я сяду. — Она присела в кресло и тут же поднялась. — Почему ты молчишь? — Ее голос зазвенел на высоких нотах.

Суров тоже поднялся. Ему искренне стало жаль Веру. Все ее нервы, думал он, идут от жуткой тоски, на которую она отнюдь не рассчитывала, покидая Карманово. И, как всегда в таких случаях, он брал вину на себя.

— Надо забрать Мишу, — сказал негромко Суров. — Поехать и забрать. Или телеграфировать папе — пусть привезет.

— При чем здесь Миша?

— Я очень занят, Вера. И ответственность на мне большая. Ты думаешь, Тимофеев много бывает дома? Или Лазарев? А я, ко всему прочему, новый человек…

Вера отступила на шаг.

— Новый, а натворил больше трех старых! — Краска валила ее лицо. — Меньше чем за месяц умудрился восстановить против себя добрую половину отряда!

Теперь он знал, что выводило ее из себя.

— Что-то не замечал.

— Зато люди видят. Только слепец может не видеть. Вокруг нас образовалась пустота. Неужели ты не понимаешь, к чему ведет твой никому не нужный энтузиазм?.. Все эти бесконечные ночные учения, которые ты проводишь, все твои новшества, привезенные из Карманово и искусственно насаждаемые здесь… Еще будучи начальником заставы на Черной Ганьче, ты вечно носился с разными идеями, а люди не понимали тебя. Ты звал их в прекрасную даль, сам не зная туда дороги…

— Вот уж неправда.

— …и сейчас повторяешься, только в худшем варианте.

— И это неправда.

— Ты причиняешь людям зло, полагая, что творишь добро. Кто тебе об этом скажет так прямо, в глаза, как говорю я?

— Повторяешь чужое вранье. Чужое.