Вениамин Рудов - Временно исполняющий

— Вернер! Ду грубэр фэтванст, грайф нах им. Ман мус фортгеен [4] Вернер! Толстый боров, хватай его. Надо уходить (нем.) . .

Не услышал лошадиного топота — с заставы на выстрелы мчалась подмога.

Его обдало жарким, влажным дыханием разгоряченного скачкой коня, к лицу прикоснулись теплые, мягкие лошадиные губы. От этого он мгновенно очнулся, вскочил, непонимающе завертел головой, не узнавая Орлика, на котором по тревоге прискакал старший лейтенант Иванов, смутно видел белевшее над ним в темноте лицо коновода Жигалкина.

— Оклемался? — спросил коновод. — Давай садись на Орлика. Старший лейтенант приказал.

Ведерникова шатнуло вперед, к горлу подступила противная тошнота. Его вырвало. И сразу стало полегче.

— Где Новиков? — спросил, слегка заикаясь и сплевывая.

— Тама твой отделенный. — Жигалкин неопределенно мотнул головой. — Живой и здоровый. Садись давай, без пересадки дуй на заставу. Некогда разводить тары-бары. Не слышишь, что ль?

— Где Новиков, спрашиваю?

— Русским языком говорю: тама твой отделенный. Делом занятый.

— А нарушитель?

— Давно отправленный куда надо. — Коновод в сердцах дернул поводья, и Орлик от боли рванул морду кверху. — Садись, сказано, не то на своих двоих отправишься. Не слышишь, какой внизу тарарам? Или ухи заклало?

За косогором еще постреливали, раздавались возбужденные голоса, и, перекрывая их, над хаосом звуков слышался гневный голос Иванова:

— Не стрелять!.. Прекратить стрельбу!.. Все ко мне!..

У Ведерникова звенело в ушах, болела голова. Саднило вспухший висок. Но он безошибочно узнал голос старшего лейтенанта — резкий, чуть хрипловатый — и поначалу лишь удивился, почему нельзя стрелять по врагу?! Почему? Сознание не принимало совершенно нелепой команды. Ведь только что дрались не на живот, а на смерть. И вот на тебе — «прекратить!». Бить их, гадов, смертным боем!.. Он машинально потрогал висок, но крови не обнаружил, наклонился за автоматом и, не сразу найдя его, стал шарить в траве, сплевывая и ругаясь.

Его опять вытошнило. Приступ рвоты отнял желание ринуться вниз, к урезу воды, где окончательно стихла стрельба по удирающим врагам.

«Выходит, здорово меня садануло, — подумал, взгромождаясь с помощью коновода в седло, неуклюже пав на него кулем и снова ругнувшись с досады. — Не иначе прикладом поддали».

Застоявшийся Орлик взял с места наметом, прямиком на заставу, едва не выбросив неумелого всадника из седла, заставив пригнуться к луке и вцепиться обеими руками в подстриженную щеткой колючую гриву.

Старший лейтенант Иванов обратно в подразделение не спешил, людей отправил домой; задержав при себе Новикова с Жигалкиным, затеял тщательный обыск местности. Оба ползали по росистой траве, шарили руками под нетерпеливые понукания Иванова.

— Ну что, что? — то и дело спрашивал он в нетерпении. — Нашли?

В одном месте Новиков нашел несколько стреляных гильз.

— Не густо, — с досадой сказал Иванов, заворачивая гильзы в лоскут вырванной из тетради бумаги, один понимая вложенный в это слово глубокий смысл.

На заставу возвращались пешком. Старший лейтенант молчал, покуривая в кулак, и при каждой затяжке огонек папиросы высветливал его глаза под насупленными бровями. Двигались неспешным пограничным шагом; по обе стороны Буга распростерлась густая, отдающая порохом тишина, и ее нарушал лишь гул моторов, наплывами несшийся издалека — то усиливаясь, то затихая, да назойливый стрекот неугомонных кузнечиков.

Шумы и тишина проходили мимо сознания Новикова, не задевая его, не привлекая внимания. Уйдя в свои мысли, Новиков как бы заново переживал во всех быстротечных перипетиях недавнюю схватку с врагами, одновременно испытывая гордость и стыд. При одном воспоминании о сковавшем его испуге лицо вспыхнуло от подбородка до лба и жаркий пот облил спину.

…Они как призраки возникли из темноты на вершине холма, у старой ольхи, и зашагали вниз, рассыпавшись в цепь, и он вначале их принял за своих, пограничников. Но тут же резонно подумал «Откуда взяться своим? Да еще со стороны границы. Это же немцы! Фашисты!»

Оторопев, прилип к месту вдруг отяжелевшими ногами, будто тесно обвитый по телу веревкой. «Немцы!» — кричала в нем каждая клеточка. Кто знает, сколько бы длилось оцепенение, не перейди немцы в бег!

Иванов все молчал.

Новиков, думая о своем, забыл о присутствии старшего лейтенанта и вздрогнул, почувствовав на своем плече тяжелую руку, угадав молчаливое приказание остановиться.