Ахияр Хакимов - Млечный путь

Наиля следила за расхаживающим по берегу Голубого Озера дедом, но не подходила к нему: видела, что он расстроен и не до нее ему.

Только в конце дня Мансуру немного полегчало. Он подосадовал о прошедшем напрасно дне и, наскоро собрав на стол и накормив внучку, поднялся на скалу, на свой неизменный пост.

Предвечернее небо очистилось от туч и грозно полыхало желто-багровым пламенем заката, напоминающим зарево далекого сражения. Над горами сверкала запоздалая молния, погромыхивал гром, уходя на восток, в бескрайние степи Зауралья.

Летняя ночь наступает внезапно. Вот и сейчас зарево начало тускнеть и угасать на глазах, поглощаемые сумерками горы теряли свои очертания, и над едва различимыми зубчатыми вершинами всходили первые звезды.

Оставшись наедине с миром звезд и уснувшей природы, Мансур, как всегда, настроился на спокойный лад. Боль в сердце отпустила, мысли обрели ровное течение. Нет, сказал он себе, рано еще тебе думать о смерти. Хоть и прошла жизнь по ухабам да колдобинам, прожита она не напрасно. Жаль только, человеку не дано, как лодку в половодье, повернуть свою судьбу туда, куда тянется душа. Уж если невозможно собственной жизнью распоряжаться по своему усмотрению, то как ты повлияешь на жизнь других? Потому он и о сыне уже думал чуть отстраненно.

В Москву-то он приехал тогда сам не свой, с недобрым предчувствием, навеянным телеграммой Алии. Чего только не напридумал, пока маялся в душном вагоне: то представлял Анвара попавшим в новую аварию и сильно покалечившимся, то освобожденным подчистую от военной службы, от полетов и готовым наложить на себя руки. А выпало совсем другое. Анвар-то — сын своего времени. Молчал, хмурился, даже прикрикнул на жену, не найдя другого способа успокоить ее. Вот и пришлось Мансуру больше о беременной снохе думать, чем о сыне, отправлявшемся, чего уж там скрывать, на настоящую войну. Да и чем он мог помочь ему, как оградить от опасности? Отныне судьба Анвара в руках случая...

Над безмолвными горами медленно, будто нехотя, поднялась ущербная луна, и сразу же заискрились изумрудными блестками верхушки деревьев, светлая дорожка пролегла по темной глади Голубого Озера. Побледнела, словно еще заметнее отдалившись от Земли, призрачная россыпь Млечного Пути, и вспомнился Мансуру рассказ Нурании о том, как шла она, больная, изможденная, по чужому лесу, и единственным ориентиром был для нее в том враждебном мире тусклый свет Млечного Пути, называемого в народе Дорогой Птиц. Обреченная на рабство Нурания и была отбившейся от стаи одинокой птицей. Ее муки, ее гордая, неугасимая воля к жизни — не урок ли это для живущих? И не потому ли стареющий Мансур и его сын, молодой сокол Анвар, стоят на посту, чтобы вечно светил людям Млечный Путь — дорога небесных птиц?..

В груди у него покалывало, по телу растекалась дремотная слабость. Нет, нельзя ему поддаваться болезни. Спокойствие леса на его совести. Да только ли леса? Мансуру казалось: упади он — и некому будет защитить все живое на земле.

Вдруг, словно проверяя его готовность к этой защите, неподалеку от скалы прогремел выстрел. Мансур вздрогнул и сорвался с места...

1982—1985 гг.

Как утверждают скульпторы, имеющие дело с молотком и резцом, в каждой глыбе камня таится какое-либо изображение, и нужно только разгадать, разглядеть его и высвободить из каменного плена. Беру камень и отсекаю от него все лишнее, будто бы говорил Роден, лукаво убеждая легковерных в том, как просто рождаются его шедевры.

Можно понять непричастных к тайнам творчества, они видят лишь его конечные результаты: готовое изваяние, отпечатанную в типографии книгу, завершенную картину. Все, что связано с их рождением — время и труд, мучительные сомнения, бессонные ночи, радостные озарения автора, — скрыто от глаз читателя и зрителя.

Каждая книга, достойная называться этим высоким именем, вызывает у меня странное полумистическое чувство. Мне кажется, что она еще до появления на свет жила своей самостоятельной жизнью, дожидаясь, когда ее извлекут из мрака времени, очистят от пыли годов, затемняющих главную суть подробностей, и представят на суд людей.

Но легкость творческой работы обманчива. Надо ли говорить, что каждое событие, взаимное притяжение или отталкивание персонажей, слог и композиция, интонация и образный строй книги, чтобы обрести жизненную подлинность, должны пройти через сознание и сердце автора, оплодотвориться его мыслью и чувством. Хочу подчеркнуть здесь слово подлинность. Ведь немало произведений, которые лишь какими-то внешними признаками схожи с литературой, а на самом деле ею вовсе не являются. Такие сочинения напоминают скроенное из кусков лоскутное одеяло: подобранные невпопад, случайные цвета плохо сочетаются, швы неумелы — и все это на живую нитку скрепленное полотно расползается на глазах.