Сергей Татур - Пахарь

Сестра сделала уколы, и Карим скользнул невидящим взглядом по черным окнам, легким движением руки поманил Шоиру, и она отвела от его губ резиновый шланг. Теперь можно было войти. Дмитрий Павлович ощутил, что не хочет входить, не знает, о чем говорить. А Шоира улыбалась Кариму. Все знала и улыбалась изо дня в день. И только дома захлебывалась слезами и спрашивала, за какие грехи ей выпало такое несчастье. «Сейчас, — сказал он себе. — Минута, и я войду». Голубев не раз навещал больных, но не обреченных. Можно ли оставаться спокойным перед ликом смерти? Тысячи умнейших людей задались целью победить рак. Но пока они бессильны. Рак — это предостережение против образа жизни, который навязала человеку современная техническая цивилизация с ее давящими информационно-стрессовыми потоками, с ее бешеными гонками и вредоносными отходами.

Не время мямлить, выжидать. Дмитрий Павлович спрыгнул со скамейки. Облачился в халат. Вошел в палату, громко поздоровался. Обнял Шоиру, потом нагнулся к Кариму. Обнял его и поцеловал в лиловую аморфную щеку. Выпрямился, задержал взгляд на Шоире. В глазах молодой женщины блеснули слезы. Но она не позволила им пролиться. В первый раз он видел, как усилие воли осушает слезы.

— Карим, я прямо с самолета! — объявил он. — Здравствуй, милый! Извини, но тебе уже вставать пора. Мобилизуйся, как принято у нас в Чиройлиере накануне больших событий, и надави как следует на свой зловредный плеврит. Я привез кое-что для аппетита из массандровских подвалов. Но дождемся разрешения врачей, не возражаешь?

Карим снисходительно улыбнулся, с огромным усилием приподнял голову и кивнул. Голова не опустилась — упала на подушку. И Шоира тотчас потянулась к вентилю баллона. Но Карим остановил ее чуть заметным протестующим движением руки. Улыбнулся еще раз, теперь виновато. Это была чистая улыбка человека, недовольного тем, что причиняет беспокойство. «Знает ли он все?» — подумал Дмитрий Павлович. Знал ли бы он все сам на месте Карима? Знал бы, но оставил себе шанс на медицинскую ошибку. И второй шанс оставил бы себе — на счастливую случайность, когда не опухоль изничтожает человека, а человек расправляется с ней вопреки прогнозам врачей и статистики, которая знает все.

— Расскажи, как отдыхал, — попросил Карим. Он говорил экономно, берег слова, вернее, экономил силы. Он был рад другу.

Дмитрий Павлович описал Форос, и море, и Никитский ботанический сад, и фонтан в Мисхоре, похожий на гладиолус невероятных расцветок, и Бахчисарай, и Севастополь, и корабли с высоким буруном у форштевня. Потом Голубев стал говорить про рабочую эстафету. Что нужно предпринять, чтобы смежники по-товарищески взаимодействовали с генеральным подрядчиком, а претензии попридержали: кому нужны чужие претензии, если своих некуда девать? Ему, Кариму Эргашеву, в сентябре предстоит съездить в Свердловск и подключить к эстафете машиностроителей.

Карим кивнул. Он со всем соглашался. И с тем, что они построят еще не один канал. И с тем, что они славно погуляют на свадьбах своих детей, а потом еще объяснят внукам, как надо жить и не хныкать. Потом Кариму стало совсем невмоготу. Он устремил глаза в потолок и застыл, недвижимый. И только грудь его вздымалась и опускалась быстро-быстро. Шоира вытерла платком капельки пота с его бледного лба. Поднесла к губам шланг, повернула вентиль. Раздалось слабое шипение, живительная струя коснулась губ, и Карим поблагодарил движением век.

«Я не сказал ему ничего, — подумал Дмитрий Павлович. — Ему, наверное, важно знать, что мы позаботимся о семье. И что он будет с нами, пока мы живы. И что-нибудь еще, мне неизвестное. Я же нес чепуху, словно увижу его и завтра, и послезавтра, и когда захочу или когда он захочет. Чушь, серость, срам».

Пора было уходить.

Вдруг Карим поманил его пальцем.

— До свидания! — выдохнул он, избегая рокового «прощай». Но не удержался и сказал: — Знаешь, мой плеврит в пух и прах разбомбили из кобальтовой пушки. Медицина все умеет, и я очень на это надеюсь. Но в Свердловск ты командируй кого-нибудь порезвее. А в рабочую эстафету верю. Действуй! Такие вещи у тебя неплохо получались. Всех наших крепко обнимаю. Ни на кого не зол, всех люблю.

Эти слова дорого дались Кариму. Шоира сильнее повернула вентиль. Дмитрий Павлович тихо вышел. Снова встал на скамейку. И стоял долго. «Где я проглядел, не помог?» — спрашивал он себя. Карим хвастался, что курит с третьего класса. Рак легких — расплата за двадцатилетний стаж курильщика? Говорил ли он ему: «Брось курить?» Никогда. Неэтично мужчине и другу говорить такое. Некоторым он говорил: «Брось пить». И то лишь по той причине, что пьяница — не работник. «Знать, где упадешь — соломки подстелил бы», — подумал он. Грудь Карима колыхалась, как вибростол. У человека в расцвете сил в груди вместо легких была опухоль.