Григорий Боровиков - Ника

Как бы там ни было, объехала вокруг поля без помех и, как пошла на второй заход, чуть возгордилась про себя.

И пошло: круг за кругом, круг за кругом. А гон тем временем уменьшался, и наконец поле было скошено. Прошка остановил трактор у дороги, лег на траву, закурил. Ника оглядела поле. Как оно изменилось! Еще недавно волнующееся, живое, оно теперь было спокойное, с неподвижными валками хлеба, с короткой щетинистой стерней, тускло поблескивающей от длинных потоков вечернего света.

Пришел отец, сказал, что с утра завтра станут косить без выбора, подряд, работа пойдет в две смены…

Солнце еще не взошло, когда Ника проснулась от шума и поняла, что кто-то ходит по лесенке вагончика, хлопает дверью, звякает ведром. «Лиза, — подумала она, не открывая глаз, — поварихи встают раньше всех». Повернулась со спины на бок, закрылась одеялом с головой и моментально уснула. Приснилось, будто едет она на автомашине по такой бугристой дороге, что от тряски катает ее в кузове от борта к борту. Она хочет крикнуть водителю, чтобы ехал тише, но не может произнести ни звука; хочет постучать по крыше кабинки — руки не шевелятся. Это беспомощное и мучительное состояние длится долго, доводит ее до отчаяния. И в самый напряженный момент, когда уже не осталось никакой надежды на облегчение, она увидела близко-близко что-то живое, бесформенное, услышала грубые слова:

— Ну и дрыхнешь!

Сознание быстро прояснилось, и она узнала в сумраке соседку.

— Ты, Тось?

— Я… трясла тебя до невозможности, едва разбудила.

— Ой, темно еще! — потягиваясь и зевая, ответила Ника и стала одеваться. В вагончик одна за другой входили девушки, вешали полотенца, повязывали головы косынками, поспешно рассовывали по карманам зеркальца и прочую туалетную мелочь. Ника быстро надела комбинезон, спрыгнула через лесенку на землю, умылась и только после этого посмотрела вокруг.

Ржаное поле, неподвижное и притихшее, почти сливалось с серым небом, лишь на востоке прочеркнутым светлой, с голубизной, полоской. От не остывшей за ночь земли шло хлебное тепло, от умывальника доносило запахом мыльной воды и мятного зубного порошка. Потом пробежала от полевой кухни струйка дымной горечи. У мужского вагончика кашляли, попыхивали папиросами, переговаривались охрипшими со сна голосами. У длинного стола гремела посудой Лиза.

Вскоре все собрались за столом, поели лапши, напились чаю и разошлись по машинам.

Тем временем светлая полоска неба на востоке стала шире и слегка порозовела, на поле стали угадываться низины и подъемы.

Подойдя с отцом к комбайну, Ника осмотрела режущий аппарат и цепи, все ли исправно после ночной смены.

— Ну как? — спросил отец.

— Кажется, все в порядке.

— Я принял комбайн час тому назад, ты еще спала. Поднимайся!

Держась за поручни, Ника поднялась на мостик, взялась за штурвал. И тут только увидела, что слева и позади стоит другой комбайн, сцепленный с первым. Вчера этого не было, трактор водил одну машину. У другого комбайна не было людей, и Михаил Никонович зычно закричал:

— Эй! Что вы там прохлаждаетесь!

Тотчас же ему отозвались голоса, а скоро изо ржи вышли двое, затопали по лесенке.

— Что ж напрямик-то ломитесь, хлеб топчете, — осуждающе проговорил Филатов. — Заводи!

Затрещали редкими выхлопами моторы, потом стук их стал ровней, гудливей.

— По-ше-ел! — крикнул бригадир.

Трактор медленно пополз. Ника услышала, как лязгнуло железо в скрепах, почувствовала, как натянуло брусья сцепов, потом качнуло ее вместе с комбайном и потянуло вперед, туда, где с одной стороны лежал валок скошенного хлеба, а с другой стояла густая высокая рожь.

Наконец трактор набрал нужную скорость, и комбайн Филатовых вошел в рожь. В то время как дочь вела машину, отец, перегнувшись через перильца, глядел вниз, на падающую россыпь скошенного хлеба. На земле было еще темно, но он заметил что-то и подправил на ходу. Ника видела только ширину захвата хедером ржи и по звуку мотора определила, что у нее все идет как надо и тревожиться нет причин.

Постепенно глаза привыкли к предутренним сумеркам, научились различать приметы поля, и Ника обрела спокойствие.

Немного времени прошло с начала работы, а утро уже разгорелось, осветив поле, по которому двигались в разных местах машины и лошади. А как только показалось солнце, изо ржи стали выпархивать жаворонки. Ника подумала, что они поют, но песни их не слышно из-за машин. Почему не придумают бесшумных машин, как, например, легковой автомобиль, чтобы, работая в поле, не уставать от их однообразного, оглушающего грохота? Не плохо было бы устроить еще очистку выхлопных газов, от которых иной раз нечем дышать. Мысли уводят Нику в будущее, может быть, не такое уж далекое, когда всякая работа будет безвредной и без раздражающего шума.