Борис Попов - Без четвертой стены

Прошел год.

Красновидов, подлечившись, демобилизовался и опять работал в театре. Ангелина Томская его разыскала, начались свидания. А дальше? Дальше Лина упросила Красновидова помочь ей показаться в сцене из «Укрощения строптивой». Беатриче она играла бесстрастно, излишнее волнение ей мешало, но внешне понравилась, и на какие-то другие роли она могла подойти, так решило руководство. Ее приняли в театр. Произошло все так стремительно и, в общем-то, красиво и увлекательно, что Красновидов и сейчас, после стольких лет, не мог бы вразумительно объяснить, как они оказались вместе, что их сблизило и что сближает до сих пор? Лине это, пожалуй, лучше знать. Она не встречала в жизни людей, похожих на Красновидова, и одно это уже покоряло. Что она видела? Моталась с бригадой по тылам, месяцами гоняли ее по железным дорогам от пункта к пункту, из одного воинского хозяйства в другое. Вагон — многосемейный дом, купе — отдельная квартира. Границы нравственности определялись условиями войны. Томский, человек вообще-то по натуре добрый, бескорыстный, общительный, сулил усеять путь розами, любить и лелеять. Голодное военное время, девичья бесхарактерность и легкомыслие… Лина сопротивлялась недолго. В передышке между концертами в одном из купе состоялась свадьба. И тут же начались будни. Нудные, утомительные. Томский, оказалось, глубиной чувств к ней не обладал, так же, как и к своему делу, театр был для него лишь средством к существованию, высокие проблемы его мало беспокоили — куда-де нам до Красновидова, он весь пропитан Станиславским. Парит, из кожи вон лезет. А Лине, может, и не хватало как раз именно этого — быть рядом с тем, кто парит? Бездомная жизнь, ночные бдения, утомительные, выматывающие душу стоянки на разъездах, в железнодорожных тупиках узловых станций, вечные мытарства в поисках кипятка, соли, полешка дров. Разве это жизнь актрисы? И ей уже думалось, что так, как она, живут все, кто служит Мельпомене. А оказалось, есть что-то выше, значительней. В атмосфере той актерской среды она задыхалась; душевная опустошенность, жизнь вслепую, незнание завтрашнего дня надломили ее, она перестала быть самою собой.

Брак с Красновидовым поднял ее в собственных глазах, жизнь стала ярче, значительней, казалось, ей хватало уже того, что она могла преклоняться перед талантом мужа, гордилась им, довольствовалась даже тем, что была лишь его отражением. Однако личный и духовный мир ее почти не изменился, она замкнулась в рамках семейной жизни и не заметила, как отгородилась и от театра и от самого Красновидова. Она по-своему любила театр, но и безотчетно предавала его, а Красновидов был слишком далек от семейных и душевных дел, отдавал театру все свое время, силы, мысли. Театр был его домом, его семьей. Этого главного Ангелина воспринять не смогла. И ей стало трудно. А с Томским, оказывается, было легко и беспечно. Жить с таким, как Красновидов, — недостаточно быть только женщиной: он сложный, нетерпеливый, его бросает в разные стороны. Ищет, находит, теряет. Что сегодня кажется верным, завтра никуда не годится. Он вечно неспокоен, вечно чем-то недоволен: ночь напролет может обсуждать какую-то безделицу, а утром кричит: «Нашел! Так вот где собака зарыта». Но Лине не понять ни того, что он нашел, ни того, где зарыта собака. Это ее нервировало, сбивало с толку. И отчуждало. Вот тогда вспоминался Томский со своим «куда нам до Красновидова, парит, из кожи вон лезет». Так и жила. Преклоняясь, глубоко не вникала — перед чем преклоняется.

Дверь распахнулась. В палату вошла Стрелка.

— Как себя чувствуете, больной? Лучше?

— Гораздо лучше. Ваш совет думать о хорошем совсем привел меня в чувство.

— Вот видите! Хорошие мысли поднимают тонус. А к вам гости. Врач разрешил ненадолго. Мужчина и женщина.

— Вот как? Что ж, встретим, — Красновидов оживился и попросил санитарку причесать его.

Пришли Ангелина Потаповна и артист Валдаев.

— Профессор сказал, что организм у тебя богатырский, а сердце титана, — Ангелина Потаповна присела на кровать и положила ладонь ему на лоб.

Красновидов смекнул, что Лина приврала, профессор таких слов не говорил, это факт, слова были совсем другие и не такие оптимистичные.

— Почему ты не приходила?

— Я… — начала было Лина. — Ты разве-е… — но спохватилась, сказала что-то несуразное и запнулась. — Я привела Виктора Ивановича, видишь?

— Вижу. Здравствуй, Виктор.

Валдаев принес Олегу пакет с яблоками и, конечно, рассказал, как просил продавца положить самых лучших, что они предназначены больному, да еще известному артисту.