Юрий Благов - Аншлаг [Рассказы о цирке]

Увы, цирк все-таки односторонне развивает своих подданных! Ольховиков, умевший впрыгивать с земли на скачущего коня, умевший взлетать с подкидной доски аж под самый купол, в то же время элементарно неумел плавать.

В конце концов на заборах, на каких-то обломках лестниц солдаты одолели водную преграду.

Николай добрался до города Орджоникидзе. Здесь глазам не поверил! На опустевших улицах, которые по нескольку раз в день обстреливались гитлеровцами, находившимися в трех километрах от города, ярко красовались новенькие афиши, оповещавшие об открытии цирка. Воздушные гимнасты Волгины, велофигуристы Польди — все такие близкие и родные для Николая имена.

Он мигом разыскал цирк и остановился… Шатра не было, только барабан, то есть круглый зрительный зал под открытым небом.

На манеже валялась ракета Волгиных, рядом — антиподная подушка и одноколесный велосипед Польди — и никого из людей.

Наконец появился из директорского кабинета старик Митус, из группы «икарийских игр». Как выяснилось, артисты покинули город, а его оставили для присмотра за отправкой реквизита…

Старик в хлебнувшем лиха солдате поначалу Ольховикова не узнал, а узнав, вытащил мутную бутыль и дна стакана. Один наполнил фронтовику, другой — себе. Николай никогда не пил, но, желая поддержать реноме бывалого воина, лихо опрокинул задребезжавший в зубах стакан, свалился и тут же уснул.

Наутро явился к военкому. Ему предложили ожидать дальнейших распоряжений, находясь вблизи Дома офицеров. А там, под обстрелом, действовала… бильярдная.

В этой игре Николай поднаторел с детства и тут сумел показать высокий класс.

А вскоре представился случай проявить себя с другой стороны.

Гитлеровцы в результате нашего контрнаступления были отогнаны, и в Орджоникидзе прибыл командующий фронтом генерал Тюленев, с ним — начальник Политотдела и члены Военного совета. В помещении городского театра был назначен концерт армейской художественной самодеятельности.

Николай горячо взялся за дело. Ну и что, что нет Руслана, нет реквизита, нет костюма?! Артист-то есть!

Он соорудил из бильярдных киев булавы, они же потом превращались в факелы, из тряпок сделал мячи.

И вот среди песни поющих, стихи читающих и на баяне играющих появился солдат, ни того, ни другого, ни третьего не делающий. Он сначала покидал мячи, затем булавы, потом попросил выключить свет на сцене и начал бросать и ловить полыхавшие во всю мочь огни. Надо ли объяснять, что номер Ольховикова получился в программе самым ярким!

«Утомленный успехом» жонглер складывал в свой вещевой мешок реквизит, когда ему сообщили, что он должен явиться к капитану. Завтра.

— Красноармеец Ольховиков явился по вашему приказанию, — отрапортовал без запинки Николай.

Капитан, рука которого была на перевязи, усмехнулся:

— Ну, здравствуй, солдат. Не узнаешь меня?

Оказалось, что капитан — бывший директор Тбилисского цирка, но не Гамсахурдия, а Ганге, у которого Николай многократно выступал. Теперь капитан занимался снабжением войск горючим. Он сказал, чтобы Ольховиков ждал приказа об откомандировании его в Тбилиси, в распоряжение окружного Дома офицеров.

И такой приказ вскоре поступил.

По Военно-Грузинской дороге отправился Николай на грузовике в Тбилиси. А там нашелся еще один цирковой человек. Начальником Дома офицеров был майор Вергасов, когда-то служивший в Бакинском цирке старшим униформистом. Вергасов направил Ольховикова в ансамбль Закавказского военного округа.

Но тут получилась осечка.

Начальнику ансамбля полковнику Устинову Николай по всей форме доложил о своем прибытии.

— Вы танцор? — оглядев его, осведомился полковник.

— Никак нет.

— Певец?

— Тоже нет.

Брови полковника поднялись:

— Не танцор, не певец, так кто же вы?

— Артист цирка.

— Артисты цирка нам не нужны! — И брови полковника опустились на прежнее место.

Наступила пауза.

— Разрешите идти, товарищ полковник?

— Идите.

Повернувшись, как и положено, через левое плечо, Ольховиков покинул репетиционное помещение. На лестнице его встретил солдат, лицо которого показалось Николаю знакомым.

— Что невесел? — спросил солдат.

— Не приняли в ансамбль.

— Почему?

— Не пою и не танцую.

— Совсем не поешь?

— Нет, для себя-то пою…

Ольховиков на сей раз не соврал. В домашних условиях он воспитал в себе большую любовь к музыке. Причем не к модным песенкам и танцам, вовсе нет! Он собрал целую коллекцию оперных арий, часами прокручивал их на своем патефоне, а затем, как умел, повторял. Он выучил таким образом много великолепных произведений. Вероятно, сказалась наследственность — бабушка была итальянкой, мама пела в оперетте. У Николая был и слух, и голос. Но вокальных упражнений он никогда не демонстрировал.