Юрий Благов - Аншлаг [Рассказы о цирке]

А ночной конюх день не отдает осла, два дня, три…

— Чего загрустил, Акимыч? — спросил на третий день художник, писавший плакаты для новой программы.

Конюх поведал про съеденный приказ и про воинскую часть, а плакатист улыбнулся и сказал:

— Не журись, что-нибудь придумаем…

И вот, набирая силы на черноморском берегу, получает директор телеграмму: «Благодаря дополнительной рекламе идем аншлагами».

Конечно, с одной стороны, он обрадовался, что дела в цирке поправились. А с другой, будучи человеком прижимистым, всю обратную дорогу мучился: что это за дополнительная реклама и во сколько она обошлась?..

Едет он с вокзала домой и натыкается на хохочущую толпу, в основном из ребятни. Толпа эта двигалась ему навстречу, и директор вскоре понял причину ее веселья.

По дороге важно вышагивал Васька, размахивая своими немыслимыми ушами, а на его боках красовался плакат:

«ТОЛЬКО Я НЕ ИДУ

ПОСМОТРЕТЬ „ЦИРК НА ЛЬДУ!“»

И под уздцы упрямца вел не кто иной, как ночной конюх…

Давно уже сняли морозильные установки «Цирка на льду», снова на манеже расстелили ковер, а Васька продолжает рекламировать то премьеры, то «вечера смеха», то новые аттракционы, то детские утренники. А когда создатель «Живых басен» наконец-то пробил смету, в которую был включен и осел, директор отдать Ваську отказался. Самим нужен.

Шапито — это зрительный зал под брезентовой крышей, конюшня под деревянным навесом да несколько фургонов, столпившихся вокруг.

Сейчас поздний вечер, представление в цирке закончилось, но в одном из фургонов горит свет. Изящная блондинка, обитательница фургона, отпивая кофе маленькими глоточками, увлеченно рассказывает новым подружкам:

— Номер у меня, как вы видели, простой: воздушная гимнастка на трапеции, и все. Не лучше других и не хуже. Но в передвижке я впервые. Работала в лучших цирках страны. И не было случая, чтобы, закончив один город, в главке не знали, куда меня дальше девать. Не было такого! Директора брали номер с удовольствием, а успех был такой, что я пять минут работала и столько же раскланивалась!..

Слушатели недоверчиво переглядываются.

— Да, да! — продолжает гимнастка. — В этом-то и все дело! Никто никогда не догадывался, как это удавалось. Секрет фирмы. Кому налить еще?

И, продолжая нехитрое свое угощение, артистка разворачивает яркую картину былого успеха.

— Закончив финальный трюк, я спускалась по канату, убегала за кулисы и тут же появлялась с противоположной стороны. Из центрального прохода! Диаметр манежа, как вы знаете, тринадцать метров, а если обежать полукруг, сколько будет? А между тем минуты после моего ухода за кулисы не проходило…

Озадаченные гости молчат.

— Выбежав из центрального прохода, — поясняет хозяйка, — я с поклонами пересекала манеж и, убежав за занавеску, тут же возникала на барьере, но теперь уже возле левого прохода! Опять убегала и снова появлялась на другой стороне! Публика ничего понять не могла, но невольно начинала втягиваться в эту игру. Каждое мое новое появление на новом месте встречалось все возрастающими аплодисментами. А ведь все это как бы между прочим, после чистой работы, вроде как шутка — вот я здесь, а вот уже там… Словом, в одном номере было у меня два жанра — и воздушница, и иллюзионистка! Зрители, бывало, долго гадали: как же это она успевает так быстро бегать по цирку? И у многих возникало желание еще раз меня посмотреть, чтобы догадаться, в чем тут дело… И оставались эти поклоны, как писали в одной газете, «абсолютно неожиданной импровизацией, вполне уместной в цирке, который призван каждым своим трюком удивлять».

Сделав большой глоток, гимнастка глубоко вздыхает.

— Ну, теперь-то всё в прошлом, и я могу рассказать, как это было сделано…

С поклонами появлялись то я, то моя сестра.

Мы — близнячки, я — Нина, она — Зина. Нас даже вблизи не сразу различишь. Порой сама не пойму, где я, где она.

Принесли как-то пачку наших фотографий, я говорю: «Вот это я!» А Зинка: «Нет, я!» Чуть не подрались! Снимали-то нас с манежа, одну за другой, и каждая была уверена, что там, где вышло удачно, там она! На нас все было одинаковое: и трико, и прическа, и серьги все до мелочей! У Зинки, правда, родинка над верхней губой, но она ее прикрывала помадой.

Так что же однажды сестричка подстроила? Выбрали самую красивую фотографию и говорит: «Видишь, тут на мне маленькая брошка? А у тебя такой нет!» Я разозлилась… и лучшую нашу фотографию — в клочья! А вообще-то в детстве нас даже мама отличить не могла! Бывало, раздается рев в коммунальном царстве, и наши соседи участливо спрашивают: